и времени.
Алексеев. Что же ты там слышишь, в будущем времени? Что? Боюсь догадываться.
Офицер. Будущее знают все: будет смерть и будет суд. Вам это ведомо не хуже, чем мне. Две муки будут мучить вас полтора года, что остались до смерти. Как вы предали государя… Да, да, будем называть вещи своими именами – предали: не сделали всего, что могли и должны были сделать для его спасения тогда, в феврале и марте. И как предали ваших соратников-генералов, ваших братьев-офицеров, отдали первых на размен Гучкову, вторых на съедение Советам. Бессмысленно рассуждать, мог ли кто-нибудь на вашем месте уберечь их и спасти армию от развала – существенно только то, что вы не спасли. И всё потому, что так хотелось увенчать карьеру титулом главковерха…
Алексеев. Да, хотелось, конечно хотелось. Всякому толковому офицеру хочется стать генералом и каждому генералу – Верховным главнокомандующим. Как это мучительно – быть вечно вторым. Государь император! Что государь император?.. Упрямый, скрытный, ненужный человек. Я, я, а не он, управлял войсками, ощущал их движения как свои, проникал во все клетки военного организма. Многажды, склоняясь над картами рядом с государем, я даже чувствовал в руках дрожь правления и в гортани трепыхание, предшествующее изречению властного приказа. Тогда, двадцать восьмого февраля, во вторник, мне виделись ясно фигуры на шахматной доске, и ходы были просчитаны вперёд. Мне казалось… Не станет Николая… непривычно, конечно… но и ладно. Сколько можно сохнуть в его тени! Новые куклы у власти – кто бы они ни были, великий ли князь, Родзянко ли, Гучков – ничего не смогут без меня. И вся Россия… Тут было даже какое-то вдохновение… Странное слово в устах фельдфебельского сына, не так ли?
Офицер. Да, ваше высокопревосходительство, приятно и страшно вместе. Вы – поэт. Итак, во всём виноваты неправильно сложившиеся обстоятельства. Вы ещё напомните мне, что были больны…
Алексеев. Болен был, болен. Я и сейчас нездоров, и знаешь ли ты, капитан, скольких трудов и мук стоит мне держать себя бодрым перед Ставкой, перед штабом, перед всем миром? А тогда, неделю без сна, с температурой под сорок…
Офицер. Что это вы, господин генерал от инфантерии, оправдываетесь передо мной? Передо мной не надо оправдываться. Я не судья, я только свидетель. Дело не в этом, а в том, что своего вы добились. Вот – вещественное доказательство. (Указывает на телеграфную ленту.) «Поздравляем с утверждением в должности». С сего момента под вашим командованием армия в семь миллионов человек. Куда там Наполеону, Цезарю и даже Чингисхану!
Аппарат Юза начинает выстукивать депешу. Двойник поворачивается к аппарату лицом, к нам спиной – и снова превращается в офицера-связиста.
Офицер связи. Ваше высокопревосходительство! Телеграмма главкаварма Юденича. «В артиллерии, в войсковых обозах и транспортах некомплект лошадей, некоторые батареи не могут быть передвинуты… Обозы некоторых частей, вследствие сильного падёжа лошадей, приведены в полное расстройство… В существующих транспортах выведено из строя от четверти до половины