вот вы меня уже час пытаете! Конечно, я не без удовольствия мучаюсь, но все-таки, может, просветите, вам зачем такие подробности? Вы этот предмет купить хотите или, наоборот, хотите продать чей-то? Покажите тогда?
Артем подумал секунду, потом достал из кармана мобильный смартфон и показал фотографию кинжала из материалов дела. Конечно, он потрудился над фото, размыв фон и убрав с помощью фоторедактора все атрибуты уголовного дела, так что снимок выглядел вполне обыкновенно для антиквара.
– Позволите? – Сигизмунд Робертович взял смартфон Артема в руки и раздвинул пальцами поверхность экрана для увеличения изображения. Внимательно осмотрел лезвие, затем рукоять. Сосредоточил взгляд на крестовине.
– Ох ты, батюшки мои, неужели? – воскликнул взволнованно.
– Что такое? – волнение антиквара передалось Артему мгновенно.
– Вот, смотрите! Две буквы «BS» как бы вкраплены в орнамент каната на крестовине?
Артем вгляделся в увеличенное изображение. Качество снимка было хорошим, так что при увеличении буквы были видны отчетливо.
Каховский оторвал взгляд от экрана и посмотрел на Сизи. Тот кивал головой и улыбался.
– Арти, колитесь! Где этот предмет? Я знаю, кому его можно продать. Это же личный кортик Бальдура фон Шираха! У него их, конечно, было несколько, такие вещи было принято дарить. В коллекционном исполнении, с золотом, серебром, с клинком из дамасской стали и прочая. Но этот может оказаться той самой первой моделью из «Аненербе».
Глава 4
– По-твоему, сын мой, жечь книги прямо под дверьми храма – это нормально? Это соответствует вашей идеологии?
– Библию же никто не сжег, падре? Это во-первых. А во-вторых, инквизицию для книг не мы придумали. Церковь это сделала раньше. Разве нет?
Шестнадцатилетний берлинский школьник Отто Шульц ходил в храм Святой Ядвиги, главный католический храм Великого рейха, скорее по привычке и из уважения к родителям. Никто из друзей-одноклассников и особенно товарищей по членству в «Гитлерюгенд» не одобрил бы бесед-исповедей с пастором. Конечно, дело было не только в привычке и уважении, просто по дороге из школы он забегал в кондитерскую на Жандарменмаркт, где с удовольствием предавался слабости съесть эклер на деньги, регулярно выдаваемые матерью, и встретиться взглядом с дочерью хозяина лавки – Оттилией Шмук.
Пастор, мужчина средних лет, в традиционном католическом повседневном облачении беседовал с Отто не в кабинке для исповеди, а в своем маленьком кабинете. Их беседы не были похожи на исповедь, мальчик, очевидно, проходил испытание веры и с юношеским абсолютизмом метался от принятия Христа как Бога до полного отрицания, нередко граничащего с богохульством.
– Падре, разве Иисус запретил жечь книги? Как раз наоборот. Разве не он сказал, «Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь»?
Священник по-отечески улыбнулся, глядя на юношу добрыми серыми глазами сквозь линзы роговых очков.
– В этом