оживился мужик.
– Нет, пограничная.
Ерофеич недоуменно пожал плечами.
– А я тут давеча одного немчуру встретил – чуть не прибил! – продолжил он. – Все-таки негоже это: и нам, и тем, кто супротив нас, из одного серебра кресты лить. Он тоже тогда много набрал, мешок почти! Видать, не только у нас командиры-то щедрые! Но все равно как-то нехорошо. Там мы друг другу животы штыками пропарываем, а тут у этого литовца рыжего бок о бок крестики-медальки набираем. Я с ним потом покурил, лясы поточил малость. Он тоже из малоземельных оказался, и жена тож есть, и хозяйство какое-никакое. Что-то, конечно, во всем этом не так, но пока что убивать их надобно, а то ведь и крестиков-медалек этих не получишь, а еще, хуже того, они тебя пришлепнут. Подождать надо, пока цари помирятся, а до того времени надобно их убивать. У вас там тоже небось убивают?
– Нет, – ответил я. – У нас тихо.
– Обманная эта тишь! Там, где с виду тихо, там еще больше убивают! – уверенно сказал мужик, прихватил двумя руками здоровую пригоршню наград и с усердием стал их раскладывать.
Вечером пришел хозяин, тот, кого мужик назвал рыжим литовцем.
– Вы уже можете заканчивать, – сказал он мне. – Слишком мало берете.
Мы снова прошли в его дом. Выпили чаю с медом, по чарке домашней вишневой наливки.
– Вот ваши, – вручил он мне небольшой бумажный пакет. – А этот ортен в потарок примите, от меня на память. Это мой любимый!
Я начал было вежливо отказываться, но хозяин за долю секунды прицепил его к моей гимнастерке.
– Это хороший ортен, – словно успокаивая меня, сказал он. – Всякое веть может случиться.
«Смерть пережившим почет и свобода», – прочитал я слова на ордене, выбитые под серебряным букетом, состоящим из доброго десятка государственных флагов крупных держав.
– Не беспокойтесь, он не вражеский, он для всех потхотит! Прихотите чаще, я вам новые образцы покажу, вам понравятся!
Пройдя мимо перечеркнутого указателя названия этого странного населенного пункта, я свернул на лесную дорогу и уже без компаса, по памяти, смело зашагал в сторону заставы. На этот раз задание мое было легким и приятным. Один только осадок остался, въелись в мысли слова рыжего литовца: «Раненым – медали, убитым – ордена. Все должно быть по справедливости». Въелись-то они въелись и из головы никак не шли, но понять смысл сказанного я никак не мог. То есть смысл-то был ясен, но что-то за этими словами еще было, а вот что? Может, со временем и пойму.
Видно, не стал я еще солдатом, ведь если б стал, то и мыслей таких не возникло бы.
Я шел на заставу. В кармане лежали аккуратно упакованные медали, а на гимнастерке блестел подаренный орден.
Вот уж странно: раньше я полагал, что награды существуют только для награждения. А оказывается, что и героем быть необязательно. Вот ведь взял рыжий литовец и орден мне подарил. А со стороны кто скажет, что этот орден подаренный? Гимнастерка настоящая, стало быть, и орден на ней заслуженный. А что, если прав литовец, и не стоят эти регалии