гнев разгорался все сильнее. Черт ее возьми! – подумал он. – Я умираю, а она будет жить вечно.
Смерть была странным действом, очень похожим на рождение, с длинными периодами дремы и серыми, полубессознательными периодами бодрствования. Каждый раз, когда эта серость на мгновение отступала, Сиберт удивлялся тому, что все еще жив. Картинки из жизни тонули в долгой, тяжелой дреме, пока наконец он не проснулся полностью, с абсолютно ясным сознанием.
Серый свет падал сквозь пыльное окно и освещал пестрые квадраты тяжелого одеяла, которым он был накрыт. Я буду жить, – подумал он.
И, повернув голову, увидел Барбару, спавшую в массивном кресле рядом с его кроватью. Его старая обивка была изодрана; поролон торчал наружу серыми, отвратительными комками.
Лицо Барбары, измученное и усталое, казалось почти уродливым. Ее одежда была мятой и грязной. Сиберту не нравилось то, что он увидел. Он хотел отвести взгляд в сторону, но ее глаза открылись, и он улыбнулся.
– Тебе лучше, – сказала она хрипло. Ее рука прикоснулась к его лбу. – Жара нет. Ты скоро поправишься.
– Думаю, ты права, – тихо сказал он. – Благодаря тебе. Как долго?
Она поняла.
– Прошла неделя. А сейчас засыпай.
Он кивнул, закрыл глаза и с головой нырнул в глубокий, темный, освежающий омут сна. В следующий раз, когда он проснулся, появилась еда, наваристый куриный бульон, который легко скользнул в желудок, согревая и придавая сил – сил для дальнейшей беседы.
– Где мы? – спросил он.
– На старой пустой ферме. Заброшена уже лет десять или больше, я думаю.
Она нашла время, чтобы вымыться и переодеться в платье, которое, должно быть, нашла в чулане; оно было хоть и старым, но чистым.
– Гидропоника, наверное, выдавила фермера с рынка. По дороге сюда мне никто не встретился. Вряд ли кто-то вообще заметил, что я сюда поехала. Я спрятала машину в амбаре. Там гнездятся куры. Кем были те люди, которых ты застрелил?
– Позже, – сказал он. – Сначала скажи, ты помнишь своего отца?
Она озадаченно покачала головой.
– У меня не было отца. По крайней мере настоящего. Это важно?
– Не для меня. Мать тебе ничего о нем не рассказывала?
– Совсем немного. Она умерла, когда мне было десять.
– Тогда почему ты настояла, чтобы доктор взял твою кровь для переливания?
Барбара на мгновение задержала взгляд на старом дощатом полу. Когда она снова посмотрела на Сиберта, ее светло-карие глаза были спокойны.
– Кое-что мне мама все же рассказала, но заставила поклясться, что я этого никому не скажу. Это было для нее очень важным.
Сиберт мягко улыбнулся.
– Вот и не нужно мне ничего говорить.
– Но я хочу, – быстро возразила она. – В этом суть любви, правда, – ты хочешь делиться всем, ничего не утаивая?
Ее лицо озарила застенчивая улыбка.
– Мама сказала, это мое наследство – дар от отца. Его кровь. В ней есть особое волшебство, которое не даст мне состариться, и я всегда буду молодой.