честной. Сойдет за предупреждение, что лучше бы ему не быть чудиком, преследующим ее и все такое. Это Надя могла принять. Граница между большим романтическим жестом и странноватым преследованием, конечно, была весьма расплывчатой, и решающим фактором скорее всего являлось наличие привлекательной внешности и адекватности автора. Однажды Надя читала твит-тред[6] о девушке, поклонник которой подошел к ее задней двери (не парадной!) с букетом лилий, поскольку знал, что ей нравятся лилии. Женщина сообщила, что никогда не говорила ему пользоваться задней дверью, а любовь к лилиям никогда не упоминалась в разговорах; и, возможно она слишком остро отреагировала, но у нее возникло чувство, будто все внутри свернулось в узел от тревоги. Двумя неделями позже парня арестовали за то, что он мастурбировал на капот ее машины в три часа утра.
«Хочу, чтоб ты знал: я не кусаюсь, во всяком случае не раньше третьего свидания, так что не стесняйся».
Проклятый ад. Этот отрывок действительно ужасен. Кошмар-кошмар-кошмар. «Я не кусаюсь, во всяком случае не раньше третьего свидания»? Эмма с ума сошла, раз включила это. Фраза провокационна во всех плохих смыслах. Если бы Надя писала подобное, она бы выбрала что-то вроде… Ну, она не была уверена, что именно, из головы повылетали все идеи. Вот почему она отложила написание ответа – так трудно подобрать правильный тон! Но факт, что она не могла решиться это сделать, не означал, что она в итоге не решится. Наверное. Возможно.
Хм. Надя потихоньку начинала признавать отголоски ощущения, что Эмма оказала ей услугу. Определилась бы она когда-нибудь с «совершенным» ответом? Или это как с пилатесом: можно раз за разом откладывать его или наконец разделаться с упражнениями и признать, что прилив эндорфинов – потрясающее чувство.
«Если считаешь меня необыкновенно симпатичной, то будь смелее: добрый, романтичный и храбрый? Вот мой язык любви».
Хм. Тут тоже хорошо. И это Надя принимала. Смотрится так, будто она озвучила свои ценности, а ей нравилось провозглашать, что доброта – ключ ко всему. Доброта, но не за чертой бесхарактерности. Такая доброта, как, например, позволить людям в метро сойти с поезда, прежде чем лезть в вагон; или, если они вместе пойдут в паб с Эммой, он выслушает ее разглагольствования, а потом согласится с ней, независимо от того, о чем шла речь. Подобную историю рассказала Нади ее бывшая начальница Кэтрин. В те времена, когда ее муж был еще бойфрендом, на прогулке с ее друзьями он с сочувствием слушал историю о разрыве отношений, которая все не прекращалась. После Кэтрин поблагодарила его за оказанное внимание, за то, что постарался быть таким же хорошим другом ее лучшей подруге, как она сама.
«Если она важна тебе, то я хочу, чтобы и мне она стала важна», – объяснил он.
По словам Кэтрин, тогда она и поняла, что хочет его в мужья. Надя обожала эту историю. Ей было приятно знать, что мужчины бывают хорошими и заботливыми. Она хранила в памяти копилку историй разных знакомых женщин и заглядывала туда всякий раз, когда ступала на