взрослые вокруг тебя играют роли. Это нормально. Когда ты один раз попробовал, уже трудно остановиться. Все кругом врут друг другу, но при этом как бы находятся каждый на своей сцене. Внутренняя сцена позволяет людям вживаться в роли и врать так убедительно, что Станиславский аплодирует стоя.
– Обычно он это делает лежа?
– Кто?
– Кто там, вы сказали? Станиславский.
– Не знаю, он давно умер. Вылезай!
Я сняла свитер с головы, и яркий свет с размахом резанул по глазам.
– Посмотри вот на эту семейную пару. Что ты видишь?
Я поморщилась и навела фокус. На скамейке напротив сидела молодая пара с коляской. Муж нервно курил, а она трясла коляску так, будто взбивала омлет.
– Что скажешь?
– Не знаю. Кажется, они поссорились.
– Правильно. Девушка играет роль обиженной жены, потому что хочет чего-то добиться от него. Заметь, она в маске.
– В смысле?
– Мы все носим маски. Вот я, например, в школе одна, в театре другая, с тобой сейчас – третья. Эта барышня надела маску ворчливой жены. Она не очень ей нравится, но мужу, кажется, наплевать.
Мы продолжили игру. Около памятника Есенина я обнаружила Бабулю, Само Совершенство. Этакая Мэри Поппинс в зеленой шляпе. Потом Ирина нашла молодого человека, Страдающего Вертера. Понятия не имею, кто это, надо погуглить. Я парировала Дамой, Которая Знает Все На Свете. Ирина ответила мне достойно. Нашла в парке мужика, Считающего Себя Собакой. Он ходил и словно метил кругом территорию своим присутствием. Еще пробежали мимо две фифы-блондинки, играющие в спорт, и прошли хохочущие студенты, которые носили маски клоунов.
– Итак, подводим итог, – отсмеявшись всласть, сказала моя училка. – Когда будешь просить прощения, представь, что ты играешь в спектакле под названием «Искреннее раскаяние». Ты – актриса, тебе не обязательно на самом деле чувствовать себя виноватой. Тебе нужно сосредоточиться и сыграть раскаяние. И как только ты почувствуешь, что получается и окружающие тебе поверили, ты испытаешь от этого настоящий кайф. И даже можешь словить настоящее раскаяние. Я точно тебе говорю.
– То есть вы сейчас учите меня врать и притворяться?
– Именно так, – просто сказала Ирина и засмеялась. – В мире взрослых это называется – социальная коммуникация.
Она проводила меня до дома, и напоследок я спросила:
– Ирина, а можно один личный вопрос?
– Конечно.
– Почему маленькая девочка расхотела умирать? Ну, тогда, в больнице.
Ирина на секунду остановилась и пристально посмотрела мне в глаза, словно сомневалась, говорить правду или нет. Потом прислонилась к двери подъезда и закурила. Ее глаза затянуло дымом-печалью, будто небо закрыло легким облачком в ясный день.
– Знаешь, я же почти все время спала тогда, была без сознания. Врачи говорили тетке – смирись, шансов, что девочка твоя выживет, почти нет. Я уже не двигалась месяц, не ела, даже в туалет ходила под себя. Но один раз ночью словно что-то заставило меня приоткрыть глаза и осмотреться. Около моей кровати на коленях стояла