привлекла странная, необычная для всего здешнего уклада парочка. Он – какой-то чрезвычайно субтильный даже по меркам Российской государственной библиотеки, обшарпанный, но с дорогим мобильником. Она – с бешеными глазами и с короткошерстной головой, словно только что вымытой «фантой».
Они льнут друг к другу, топчутся не в такт музыке.
И вдруг девица расстегивает брюки своего дружка и начинает энергично мастурбировать.
Танцор, которому на работе уже давно на все наплевать, кроме разве что возможных, но ни разу еще, к счастью, не происшедших перестрелок, с интересом смотрит на черноформенных парней у входа. Они-то должны поддерживать в заведении нравственность на должном уровне, который должен соответствовать консервативным запросам публики. Это ведь, блин, не какой-нибудь университетский кампус!
Однако секьюрити, видимо, притомились и, как и Танцор, находятся в предвкушении окончания смены.
Наступает кульминация, мозгляк роняет на пол мобильник, начинает конвульсировать и орать в полсилы ослиного голоса.
И вдруг бешеная девица расстегивает сумку, незаметно, лишь один Танцор видит, достает гранату, маленькую – Ф-1, выдергивает чеку, сует гранату в брюки и стискивает дружка в объятьях.
Танцор, который трезв, действует молниеносно и, естественно, оптимально для себя. Изо всей силы отпихнув подругу милицейского чина, но, скорее, оттолкнувшись от нее, он бросается как можно дальше от безумной пары и летит головой вперед.
За мизерное время полета в голове прощелкиваются варианты, от более простых к более невероятным: «Шиза блядская – ревность – двое заказанных и обреченных – Ромео, блин, с Джульеттой выискались – не углядели, козлы, от героина повело».
И уже на полу, в ожидании взрыва, зачем-то загородив затылок ладонями, которые такие хрупкие, такие ненадежные против бешеных осколков, Танцор заканчивает перебор версий: «Самурайщины начитались» и «А ведь и не жили еще, засранцы!»
И тут же зал наполняется кошмаром. После взрыва, который должен был в этой тесноте оглушить как минимум трехкратно отраженной ударной волной, но почему-то до конца не оглушил, в сознание врываются истеричные крики, два-три предсмертных стона, грохот опрокидываемых столов и стульев, звон бьющейся посуды.
Танцор не оборачивается. Ему незачем. Он все это уже видел шесть лет назад, когда в Мадриде баски взорвали уличное кафе. Он не хочет больше этого видеть, поскольку такое зрелище не на один день выбивает из колеи. Разорванные животы, вывалившиеся кишки, мозги, словно сливочный крем, обляпавшие лица тех, кому повезло, кто находился метрах в двадцати от взрыва.
Танцор вспомнил, как тогда, когда он тоже лежал, перед его лицом судорожно сгибала и разгибала пальцы чья-то оторванная кисть руки. От этого воспоминания Танцора вырвало.
Да, он сделал все правильно. Лишь из носа текла кровь. Но нигде не зацепило.
Через пять секунд после взрыва он понимает, что пора вставать. Иначе затопчут.