то, что думают на самом деле.
И почему при общении с детьми я вдруг начинаю чувствовать себя таким взрослым?
– Да? А дядя Боря… Это мамин новый папа… То есть, мой новый папа. – Игорек с детской непосредственностью делился со мной семейными секретами. – Он говорит, что если мамонтенок будет его каждое утро будить своим писком, то он его с балкона выбросит. А как же мамонтенок будет не пищать? Он же голодный, когда просыпается! Поэтому я стараюсь всегда просыпаться раньше и уходить в ванную, чтобы не слышно…
– Молодец! – похвалил я и сморозил банальность: – Друзей надо беречь… А зовут его как?
– Мамонтенок, я же сказал, – недоуменно ответил Игорек. – Просто мамонтенок. То есть, сначала я хотел его как-нибудь назвать, но потом передумал. Боялся слишком сильно к нему привязаться. – И продолжил после небольшой паузы, чуть тише, – Только… боюсь, я все равно уже к нему привязался.
Внезапно тамагучи у меня в руке громко и противно запищал, а в следующую секунду я с удивлением обнаружил, что моя рука уже пуста. Я не успел заметить никакого движения со стороны Игорька, однако оно, судя по всему, все же имело место: желтый овалоид игрушки был уже у него. Лицо мальчика в этот момент выражало предельную сосредоточенность, а большой палец правой руки со сверхъестественной скоростью носился над кнопками, вводя в примитивный электронный мозг игрушки непонятную мне программу. Сейчас Игорек напоминал сумасшедшего хакера из какого-нибудь фантастического фильма, который с ловкостью кибера насилует клавиатуру своего «Ньютона», стремясь через встроенный радиомодем вломиться на главный сервер вражеской базы.
Ну и реакция все-таки у парня!
– Все! – Игорек откинулся на спинку сиденья и радостно доложил: – Два гамбургера ему скормил!
– Да чего ты так дергаешься? – несколько грубовато спросил я. – Потерпел бы твой мамонт пару секунд, ничего бы с ним не случилось.
– Ничего вы не понимаете! – внезапно расстроился Игорек. – Все вы…
– Да ладно, не обижайся!
Мальчик сидел молча, насупившись. Игрушку он убрал обратно в карман.
Поезд начал замедлять ход, останавливаясь, скрипящая темнота за окнами сменилась ярким освещением потолочных светил.
– Ну ладно, – сказал я, поднимаясь. – Пока, Игорек! – И еще раз повторил, как будто это имело для меня какое-нибудь значение. – И не обижайся, ладно?
Игорек неопределенно кивнул.
Под затихающий шум колес я подошел к последней двери последнего вагона, при выходе из которой пассажиров обычно призывают быть особенно осторожными.
Кто-то из моих предшественников, в меру остроумный, хотя и вряд ли оригинальный, слегка модифицировал текст стандартного предостережения, написанного на дверном стекле. Несколько белых трафаретных букв было прокорябано чем-то острым, и теперь надпись читалась как
НЕ П_ИС_О__ТЬСЯ.
Поезд остановился, двери передо мной разошлись в стороны, как ножи хлеборезки, и я… остался в вагоне.
Я не узнавал эту станцию. Но точно