без сомнения, на стороне кротких и блаженных.
– Воистину.
– Воистину, братья. Господь всеблагой вознаградит нас реками, текущими мёдом и молоком в бескрайних вертоградах рая для избранных, – произнёс Луи, с иронией созерцая размоченный хлеб и остатки засохшей пищи, предложенные им мирскими братьями на ужин. Хорошо хоть в глиняном кувшине было вино.
– Разум твой явно скудеет, Луи. Реки, текущие мёдом и молоком – это рай для сарацинов. Не сбивай с толку бедных монахов, – пробормотал Озэр, пережёвывая жилистый кусок мяса. – Мы-то помним, чем кончился твой предыдущий припадок красноречия.
Они сидели напротив конюшни на кучах соломы, сваленных у задней стены кухни. Аббат предоставил им место в дормитории мирских братьев, но рыцари предпочли устроиться на ночлег поближе к лошадям и – что ещё важнее – поближе к оружию. Монастырь погрузился в тишину, ещё более глубокую, чем обычно, слышно было только, как рыщут ночные хищники в поисках добычи. Неподалёку дикий кот поймал мышь и теперь удовлетворённо ворчал, с жадностью вгрызаясь в тёплое ещё мясо. Сам окружающий воздух был пропитан чувством голода.
– Ты говоришь так, будто я совершил что-то чудовищное, compaign. Что плохого, спрашиваю я себя, в дивных историях о путешествиях и приключениях? – ответил Луи, устремив взор к горизонту. – Я допускаю, что ты прав, и Кокани не существует, что Кокань4 – выдуманное место, где сосиски растут на деревьях, а фрукты зреют на речном дне. Кстати, мне кажется, что так было бы куда правильнее, чем месяцами – как это и есть на самом деле – дожидаться урожая, и биться не на жизнь а на смерть, чтобы отвоевать у земли каждое зёрнышко. Я признаю, что Кокань не входит ни в тривиум, ни в квадривиум5. Однако это означает, – на этих словах Озэр повернулся на другой бок и со вздохом закрыл глаза, – это означает, что воображение не находит прибежища ни в риторике, ни в логике, а о чём это говорит, marйchal6? Да о том, что наступили мрачные и недобрые времена.
– Не называй меня так, Луи. Здесь не слишком жалуют военных в высоких чинах, а ты прекрасно знаешь, что честные монахи, проводящие столько времени в молчании, обладают куда более острым слухом, чем наш. Озэр приподнялся, вытянул ноги и обернулся к товарищу, в глазах которого так и прыгали смешинки. Он не мог удержаться и улыбнулся в ответ. Луи был сложной смесью мелкого жулика, монаха и рыцаря, и невозможно было угадать, какая из составных частей в данный момент взяла верх над остальными. – Напоминаю тебе, господин архиепископ, что в великолепном твоём рассуждении о земном рае, о твоей трижды проклятой Кокани, речь шла, в первую очередь, не о плодородных пашнях, не о реках, текущих молоком и мёдом. Ты яркими красками живописал пенистые пивные моря и тихие винные заводи, щедрых трактирщиц, не устающих наполнять стаканы, обнажённых, как Ева, и как Ева же, склонных пробовать запретные плоды и готовых на всё ради удовольствия и услады счастливых пилигримов, которые там обитают. Великолепная картина, скажу я тебе.
Л’Аршёвек