для себя.
–Я тебе вот что скажу, Фрось, – начала она, опрокинув уже стаканчик. – Пущай чихает. Все-таки, значит, он живой. Мертвые не чихают.
Фрося посмотрела на нее своими голубыми глазами и промолвила:
– Экспертиза нужна, Нюр. Или мы сумасшедшие, или нос. Надо кого-то пригласить.
– А кого? У меня еще один полюбовник есть, может, его?
– Ладно, охальница. Научных работников, думаю, надо пригласить.
– Психиватров, что ль? Или физиков?
– Нет и нет. Людей не надо. Я вот думала-думала и придумала. Собачонку надо пригласить.
– Какую собачонку? Ты что?
– Обыкновенную. Понимаешь, люди сейчас все сумасшедшие какие-то. У всех, кого ни возьми, одни галлюцинации и бредок. А собачонку не обманешь, – и Фрося хитро подмигнула подруге, лицо которой совершенно расплылось от внутреннего жира, чая, печенья и водки.
– Ох, и мудрая же ты, Фрось. Да, нашу собачонку, Дружка, и надо пригласить. Ведь когда Николай Николаевич у меня ночевал, Дружок всегда к нему ластился и признавал. А чужую собачку чего приглашать – не вместит. Надо своего. Если признает нос за нос, значит, мы не мечтаем. А просто такая уж жизнь, – и Нюра развела руками.
– Вези Дружка немедля, я еще за портвешком схожу. Одна я тут боюся оставаться, – пискнула Фрося.
– Бегом!
И толстушки как бешеные понеслись, Нюра – за Дружком, Фрося – в дальний магазин. Встретиться договорились на мосту. Дружок был принесен под мышкой. Был это маленький песик, с добродушно-недоверчивыми глазками. Фрося накупила целую сумку винца – запаслась.
Теперь уже посмелее они открывали дверь. Не решаясь войти в комнату, прошли на кухню. Но дальше произошло что-то уму невообразимое (впрочем, Фрося ведь сама стала отрицать ум). Дико завизжала собачонка Дружок и кинулась из рук Нюры неизвестно куда. На кухонном столе перед взором только что объедавшихся там подруг полулежал нос Николая Николаевича, как раз между недоеденными кусочками колбасы и хлебца.
Собачонка однако вдруг вернулась и, чуть приподнявшись на лапки, стала истерично облаивать нос Николая Николаевича.
– Все кончено, Нюра, – глухо проговорила Фрося. – Это не галлюцинация, а жизнь. Разум покинул мир и нас, вот что я тебе скажу. К чертовой матери. Я больше не хочу жить здесь. Раз ты была полюбовницей мужа, приюти меня теперь у себя.
– Уют всегда будет! – закричала Нюра. – Сматываем удочки, Фрось. Бежим отсюда, как из ада! Скорее! Лови Дружка! Того и гляди, он цапанет нос!
Грузная Фрося подхватила Дружка. И вдруг, когда они очутились в передней, где висело на стене большое зеркало, они обе, полюбовница и жена, явственно увидели в зеркале отражение Николая Николаевича. Он медленно шел, выпятив брюшко и лишенный носа.
Фрося, как ужаленная, обернулась. Но, увы, в реальности никого не было. Ни даже тени Николая Николаевича в передней. А в зеркале между тем он шел, и даже весьма уверенно.
Не по-нашему заголосив, с визжавшей собачкой подмышкой Нюры, подруги, как толстобрюхие синюшки, выкатились из сумасшедшей