кроме того, в воздухе так яростно пахло тайной, что ее запах пробивался сквозь закрытую дверь кабинета.
«Изида с хозяйкой… знают друг друга… Давно… вопрос жизни и смерти!»
Варя бездумно присосалась к скважине.
Первая поэтесса Империи стояла у окна. Ее спина была неприятно напряжена.
– Рада вас видеть. С чем пожаловали? – начала Екатерина Михайловна. Но остановилась, оправилась: – То есть привет. Чего пришла? – Госпожа говорила с Богиней, как с какой-то прислугой!
Изида обернулась.
– Ты уже читала это?! – в руке у нее была та самая газета. – Ты видела?!
– Что? – Екатерина Михайловна недовольно подошла к гостье, приняла листки из ее рук.
Газета была сегодняшней (это Варя поспела приметить еще в вестибюле), но уже измятой, точно кто-то злобно сжал ее в ком и отшвырнул в угол.
– Новый воздушный рекорд Изиды Киевской! Поэтесса осуществила над Киевом четвертый смертельный трюк, – прочла Дображанская гремевшее на первой полосе сообщение. – Ты похвастать ко мне что ли пришла?
– Не то! Не то смотришь! – вскрикнула гостья. – Я купила с утра, чтобы про себя почитать, а тут… Вот! – Изида перевернула страницу. – Высочайший Манифест Царя Николая II об отречении от престола, – задыхаясь, сказала она, будто хозяйка не умела читать. – Временное правительство!
– Временное правительство, – повторила Катерина Михайловна. – Помилуй, это еще ничего не значит…
– Катя! – взвизгнула гостья. – Я, конечно, не сильно помню историю. Зато хорошо помню стихи: «Кто здесь временный, слазь, кончилось ваше время!». У меня мать маяковка… была. Я с детства знаю: сначала «временное», потом – революция!
«Политика», – поскучнела Варенька. Петя тоже любил поговорить о политике и революции, а она, в свою очередь, очень не любила, когда жених заводил подобные разговоры: в них она ничегошеньки не понимала.
– Но ведь мы же… – сказала госпожа Дображанская.
– Да! – подтвердила поэтесса. – А если нет? Ведь мы спасли Столыпина, а он взял да умер. Вдруг что-то не так? Что-то где-то не срослось… Что мы тогда будем делать? Помнишь, что Маша говорила? Киев горел десять дней! Людей расстреливали прямо на улицах только за то, что у них интеллигентское пенсне на носу. Нам конец! Тебе и мне…
– Изволь не паниковать. Сделай милость. Уверяю, быть расстрелянной за излишне интеллигентный вид тебе точно не грозит.
Варенька обиженно скривилась. Загадочный ларчик открывался слишком уж просто – ясно, что связывало хозяйку и Богиню Изиду. Обе они участвовали когда-то давно в каком-то политическом заговоре. Но информация эта была опасной. Политика – вещью неясной. А политическая непонятность – понятной, а значит, неинтересной. И Варя уже поднялась на одно колено, как вдруг, точно желая ее остановить, поэтесса сравняла политическую плоскость с любовной:
– Окстись, дура! То, что ты спишь с нашим Митей, больше не гарантирует нам отмену октябрьской революции.
«С Митей? С Дмитрием Григорьевичем? Он – не просто управляющий. Он…