даже не слушаешь! Что же ты за мать?
Моне оставалось надеяться лишь на то, что Экк не будет жилистым и горьким. Ей здорово не повезет, если именно у этого Экка окажется худшее во всех девяти тысячах галактик мясо.
Она подняла взгляд на сына:
– Прости, дорогуша, ты что-то говорил?
Ответ Боба мы воспроизводить, пожалуй, не станем.
15
Люси все думала о Бобе и не могла остановиться. Он нисколько не походил на кого-нибудь из тех, с кем она знакомилась прежде. Не то чтобы у нее имелся свой тип мужчины, да если и имелся, Боб явно к нему не относился – слишком юный, слишком неловкий, слишком худой. И все-таки… эти глубоко посаженные глаза. Прекрасное лицо. Странная пристальность. Улыбка. И сверх всего – необъяснимая насыщенность, он словно бы состоял в связи со всем: с прошлым и настоящим, с землей и небом, с жизнью и смертью. Люси хмурилась. Как объяснить эту странность, чувство, что она знает его, на самом деле не зная?
Ее последний бойфренд работал в какой-то компании, которая производила программное обеспечение, и, в сущности говоря, Люси его совсем не знала. Они вместе развлекались, ходили в кино, допоздна слушали музыку, – однако он не проявлял такого уж интереса к тому, что она собой представляет, чем может отличаться от других. Вежливо выслушивал ее, но вопросы, которые он задавал, никогда не были правильными. Временами Люси хотелось накричать на него, спросить, почему он ни разу не сказал чего-нибудь, попавшего прямо в точку. В сущности, его вины в этом не было. Если совсем честно, она тоже не находила высказанные им мысли такими уж интересными и, когда разговор замирал, принималась подыскивать какие-нибудь новые слова.
Но Боб? Тут совсем другое. Они провели вместе лишь несколько минут, а у нее что-то загудело в крови, она почувствовала себя связанной с ним и одновременно выставленной напоказ. Что ей о нем известно? Да ничего. Откуда ей знать – может, он сумасшедший или уголовный преступник, а то и кто-нибудь похуже.
И как он узнал ее имя?
Люси думала о нем, пока кормила и мыла Изамбара, пока шла к капибарам. Когда она вступила в их вольер, все они подняли головы. Любимец Люси, молодой самец величиной примерно с овцу, засеменил к ней и уткнулся большим тупым носом в ее бедро.
– Здравствуй, здоровяк, – сказала она и погладила его по жесткой шерстке.
Его пристальные, полузакрытые глаза были чувственно дремотными. Привалившись почти всем своим весом к ее ноге, огромный грызун рыкнул.
– Отстань, – сказала она. – Сейчас принесу вам сена.
Люси оттолкнула его, животное отступило на несколько шагов, перебирая несообразно тонкими лапами. Она развернулась, чтобы уйти, и капи засеменил за ней, поскуливая и скребя землю, пока Люси переваливала вилами сено в вольер и стряхивала остатки его в общую кучу. Троица недоминантных самцов нежилась, полусонная, в грязевом пруду около их домика, наружу торчали только носы да уши, ну и спины выступали над поверхностью воды, точно волосатые субмарины. Люси они, по-видимому, не заметили, зато заметили еду.
– Нет уж, не надо, – сказала Люси и быстро отступила, когда они выбрались