общего коллективного тела.
Таким же скоплением, профильным телом будет и ФСБ. Разумеется, о нем говорим потому, что тут Лубянка. Его махины со всех сторон, но – еще раз – маловероятно, что командированные из столовой приезжают именно туда: какие-то у них все же в основном групповые разговоры, а туда корпоративно вряд ли ходят, да и вслух бы перетирать не стали, и слышно больше о какой-то хоздеятельности. Наверное, сработало сарафанное радио – кто-то накнокал в центре относительно дешевое место, где можно посидеть с делами, и эти люди могли прийти и не с соседних улиц, таких мест не так и много. Чуть дальше есть и Госдума, и администрация президента. Там, поди, на визитеров столовые не рассчитывают, по пропускам, скорее. Не говоря уж о том, что АП пару лет назад отсекли чугунным забором. Или уже года три назад? Они там склонны к автаркии. Да, а тут новеньких опознаешь по тому, что подносы с грязными тарелками они не относят. Ну, или, может, такие уж начальники где-то там у себя, что это не приходит им в голову.
Лубянка тут не в инфернальном смысле, но реально же вокруг просто тучи информации, во всех этих зданиях с их подвалами. Как в электронном, так и не в электронном виде. Служба для них как служба. Интересно, где они курят? Возле офисов не стоят, как многие другие. К вечеру, около пяти вываливаются изо всех дверей вокруг – никаких отличий, москвичи как москвичи, не ощутишь, что у них какая-то специфика. Может, и нет ее вовсе. Отсутствие различий наглядно за «Библио-Глобусом» в сторону Лубянской площади, к метро. Там, где на тротуарах возле Музея Маяковского продают старые книги. Совершенно какие-то этакие: «Куда поехать ловить рыбу», «Обработка шубной и меховой овчины», «Сборник научных работ комсомольцев Академии Наук СССР» в алой обложке. В.И. Ленин, «Материализм и эмпириокритицизм» и – внезапно, хотя и тоже потертая – Зигмунт и Ганзелка, «Африка». Значки там же, ГТО и т. п.
Они ж там, оттуда – такие же. Пишут, наверное, в соцсети, как все: «У меня в детстве были у Даниловского универмага (обратная дорога от школы) продавщицы пирожков – с повидлом – 5 копеек, с мясом – 10 копеек, с капустой – 5 копеек. С капустой я в детстве не любила (дура!!!!), поэтому мои фавориты – с повидлом или с мясом. На это тратились все выдаваемые мне в школе карманные деньги в размере 40 копеек в неделю». А отчего точки детского счастья преимущественно пищевые? Самовар, клубника как никогда потом, бабушкины пирожки, то да се. Некие мурашки счастья связались с моментом потребления, или же потребление его физиологически и произвело? Тут реальная пищевая память в этих воспоминаниях или же есть некий шаблон счастья, который всякий раз при случае собирается заново? В этот раз пирожок с повидлом, в другой – сбитые сливки с огурцом? Или так: «Мука (там ударение на у) – это молочный магазин. Меня сразу выворачивало еще на входе, если по пути из детсада надо было туда зайти. Почему-то очень врезался в память то ли на „Тимирязевской“, то ли на улице Вишневского, видимо, посещали его по пути домой из парка Дубки, куда заезжали покормить уточек