президента Республики Кот-д’Ивуар, против которого восстала часть армии. К этой части и принадлежал Шериф Усман. Военная карьера его явно шла вверх. До восстания он был просто старшим сержантом, чья власть распространялась на отделение новобранцев. Во время восстания число его подчиненных выросло до семи сотен боевиков. После восстания Сумаоро Шериф станет политиком регионального масштаба. А все потому, что дар народного трибуна в нем смешался с чутьем уголовника. Он всегда чувствовал тот момент, когда нужно подняться над толпой. Наша камера включилась как раз в самый разгар митинга. Я решил тут же, в толпе сторонников восстания, записать комментарий. Со всех сторон на меня налегали кричащие люди. «Свобода!» – слышал я звенящий вой над городом. Мои руки были заняты микрофоном. Пока я рассказывал о солдатах свободы и справедливости, ловкие чужие ладони рыскали в задних карманах моих джинсов, так нагло и уверенно, что захотелось прервать репортаж и врезать по морде их обладателю. Но это было почти невозможно. Судя по количеству рук, их обладателей было несколько. Да и толпа стиснула меня могучими тисками народной африканской солидарности.
Вечером, после митинга, я нашел Шерифа и его людей на заправке. Машины боевиков в Буаке заливали бесплатно.
– Шериф, мне нужно твое интервью, – заявил я бывшему сержанту армии Кот-д’Ивуара.
– О чем? – Он даже не посмотрел в сторону человека, задавшего вопрос.
– О чем угодно, о французах, например.
Он повернул ко мне свое лицо. На глазах очки с темными стеклами, хоть на дворе была ночь. Над бровями спортивная разноцветная шапочка-«пидорка» с вышитой от руки аббревиатурой MPCI – Патриотическое движение Кот-д’Ивуара.
– Где?
– Да где хочешь.
– D’accord, – согласился он и крикнул в пространство: – Embarquer! Грузиться!
Это «эмбарке» звучало так вяло и одновременно так жестко, что я сразу понял: никто не мог ответить этому черному парню «нет». Люди Шерифа, жевавшие неизвестную мне африканскую снедь, бросили это приятное дело и быстро запрыгнули в кузов пикапа, на крыше которого был установлен крупнокалиберный пулемет. Я и сам долгое время после этого интервью, пытаясь ускорить себя самого, прикрикивал мысленно: «А ну-ка, Андрюша, эмбарке! Быстренько грузиться!» Иногда добивался результата.
«Мы не преступники, мы повстанцы. Преступники боятся смерти. Мы же ее не боимся, – так говорил Усман, стоя на пустынной улице перед нашей камерой. За ним, ощетинившись стволами автоматов, сгруппировались его боевики. А дальше ярко горел костер перед пустующей постройкой. Отличный фон для интервью с мятежником. – Мало того, лично я очень хотел бы, чтобы французские солдаты, которые окружили город, вошли сюда и встретились лицом к лицу с нами. Я не хочу войны с Францией, но если она начнется, это будет на совести французов».
Он уже знал, что легионеры утром пропустят правительственные силы безопасности.
«Нас немного, около семисот человек. Но за нас весь народ севера страны. Думаешь,