нас на Кинг-Пойнт, Лонг-Айленд, да не жалейте лошадей. Мы поедем, Фиппс, поболтаем с моей невестой.
– Но послушай!
Добродушие Мэрвина иссякло. В голосе у актера вновь пробилась тихая опасная нотка.
– Ты что же, возражаешь против этой встречи?
– Нет-нет, но…
– Давай откровенно, Фиппс. Тебе не нравится моя невеста?
– Нет-нет, что ты!
– Очень надеюсь. Она очаровательная девушка, милее и не сыщешь. Мисс Гермиона Бримбл, дочка хорошо известного финансового магната С. Хамилтона Бримбла, а также, надо же, вот любопытное совпадение, миссис С. Хамилтон Бримбл. Ты, возможно, видел, как Гермиона порхает по этому вашему отелю. Высоконькая такая, личико – мрамор при свете звезд, глаза сверкают словно изумруды на солнце. Ну то есть они зеленые, – пояснил Мэрвин. – Тебе она ужасно понравится. И я уверен, знакомство с тобой умножит ее счастье.
– Черт побери! Она же не пожелает видеть меня среди ночи.
– Недооцениваешь ты, Фиппс, свою привлекательность. Обаяние ты излучаешь независимо от времени. Я слышал, и не однажды, от очень надежных людей, что, как бы поздно ни пришел Сирил Фотерингей-Фиппс, он все равно остается Сирилом Фотерингей-Фиппсом. Водитель, тронулись. Когда доберемся до Кинг-Пойнта, я буду направлять вас жестом и словом.
Чтобы добраться до Кинг-Пойнта на Лонг-Айленде, нужно переехать через мост Трайборо, доехать до Грейт-Нек и свернуть на Мидлл-Нек-роуд. Поездка долгая, и тянулась бы крайне утомительно, не разнообразь ее Мэрвин песенками, которые напевал приятным баритоном. Когда они прибыли, Мэрвин подосадовал, что дом тонет в темноте. Как приверженец этикета, он указал: в окне должен бы сиять свет, путеводный маяк для путника.
– Лампа или хотя бы свеча. Однако, – прибавил Мэрвин, вновь приободрившись, – формальностями можно и пренебречь. Вон там, по-моему, комната моей невесты, и если не ошибаюсь, для нас открыты три пути. Мы можем остаться здесь и покричать погромче. Можем бросать камешками в окно. Наконец, ты можешь взобраться туда по водосточной трубе. Да, так лучше всего. Полезай наверх, Фиппс. Постучи дважды и произнеси мое имя.
Простаку внезапно пришло в голову одно спасительное соображение.
– Твоей невесты скорее всего нет дома.
– Откуда, интересно, ты это знаешь? Ты еще даже и в окно не постучал!
– Ты сам мне говорил, что она ушла на танцы.
– Хм, и то правда. Разрази меня гром, правда! Тогда лезь наверх и просто разбей окно.
Как выразился поэт, «это лишь чуточку больше, но как это много!». Будь Мэрвин поменьше ростом, не так пьян и не настолько обижался на малейшее возражение, Простак отклонил бы проект. Но учитывая все обстоятельства, он счел, что благоразумнее подчиниться. Карабкаясь по трубе, он тупо осознавал, что Мэрвин, прислонившись к стене, звучно декламирует: «Выше! И выше!», – а когда он добрался до подоконника, прозвучали строки о деве, приглашающей альпийского скалолаза прервать подъем и передохнуть, склонив усталую голову ей на грудь.
Когда же Простак разбил окно, из другого окна, чуть поодаль,