Марков – чепуховый человек, горячая голова, – возразила Свинья. – Права морального не имеет.
– Даст в дыню, вот и все твое моральное право.
– Вы лучше расскажите, как поживаете, – предложил Маза. – А то с первых-то минут как давай околесицу нести… Где все?
– Все – везде, – сказала Свинья. – Внуков на сутки ушел за хортобионтами. Николай Марков, наверное, игре на гитаре предается, а растворы вместо него Пальцеву Александр Сергеевич Пушкин готовит. Бобриска, толстопятая, у себя сидит. Витька вот перед тобой, если ты не обратил внимания…
– Да и Свинья перед тобой, – вставил Витька.
– Пальцев куда-то убежал. Ричард, наверное, у себя на кровати лежит, обижается, что мы тут без него…
– Так надо его позвать сюда, – заметил Маза.
– Тогда он еще больше обидится, что мы его раньше не позвали, – сказал Пузан.
– Ричард совсем скурвился, – продолжил Барабанов. – Начал писать рассказы из своей жизни. Стал невыносим. Страдает. Надысь беда с ним приключилась. Бобриска-то ведь в столовку почти не ходит, диетой открещивается, худеет. А как-то раз Ричард заприметил ее здесь и говорит: что, мол, Бобриска, кончились сухари под матрасом? Пошутил, то есть. Бобриска, как водится, взор потупила, да вздохнула кротко, да отвернулась, да прошептала: «О господи!..» Что тут с Ричардом было!.. Побелел, да почернел, да снова побелел, да глазами как сверкнет, да как заверещит тонким голосом: «Шуток не понимаешь, дура!..» Дернул углом рта, да бежать в полумрак.
Тут и Свинья, и Пузан, и Маза почувствовали, что где-то рядом с ними находится зона такой гробовой тишины, что даже ветер дунул туда, как в вакуум. Они оглянулись – в дверях столовки стоял Ричард.
Это был миниатюрный молодой человек с маленькими усиками, шапкой черных растрепанных кудрей и глазами, полными безмерного трагизма. В руке он держал тарелку, словно просил в нее милостыню. Кудрявый чуб упал на бровь, лицо окаменело, а глаза уставились в пустоту.
– Да что же это такое, а?.. – спросил Ричард, развернулся и, пошатнувшись, вышел вон.
Свинья помолчала и смущенно потерла глазик, скосив другой на Мазу.
– Ричард сейчас о Барабанове и слышать не может, – сказал Витька. – Свинья-то учудила, из ботаники-то давай параллели проводить и говорит про Ричарда, что тот является мужским заростком…
– Так оно и было, – авторитетно согласилась Свинья. – Еще было мною сказано, что он – настоящий, но маленький мужчина. Ричард-то лыко в строку, да к ножу. Еле я ноги унес. И остальные части тела.
– А как Николай Марков? – спросил Маза.
– Николай Марков?.. – Барабанов почесал гриву. – Николай Марков пишет поэму. Называется «Песнь о Свинье». Рассматривает разнообразные аспекты моей деградации. Всюду ходит в пиджаке на голое тело. Надысь опять же Пальцев отлавливает его и вопрос ему в лоб: «А почему это вы, Николай, так одеваетесь?»
– А он что? – спросил Маза.
– А Николай Марков в ответ: «Потому что я молодежь». Пальцев-то ничего