много свидетелей по вашему делу о Замире, – говорил отстранённо Нежин, как будто раздумывая, не лучше ли уйти.
И вот этот крадущийся, затаённый тон, совершенно неподдельный, заставил следователя, разбирающего стопку дел на углу стола, поднять заинтересованно глаза и даже допустить, что у парнишки что-то эдакое есть. А Нежин, уловив это, так устыдился своего «вещественного доказательства», свёрнутого, немного грязного и скомканного, что сказал:
– Около пятидесяти человек. И кстати, судьба этого мальчишки не безразлична Павлу Артемьевичу Кострякову! Как вы можете догадаться, прокурор и Костряков имеют хорошие отношения, – положил на стол трубкой свёрнутый эскиз и развернулся уходить.
– Следствием установлен факт спора в баре и произошедшая через десять часов после того драка с разнорабочим Снхчяном, приведшая к гибели Замира. Снхчян заявлял, что отец Замира – вор, беглец и предатель. Это послужило поводом для драки с летальным исходом. А пятьдесят человек – ведь вы это про шуточное соревнование в спортбаре, да? – переспросил Борис Александрович, чуть наклонив набок голову и с удовольствием разворачивая и разглядывая рисунок, который принёс Бажен. – М-да, поразительная живость… Вы знаете, если б у меня к делу не было пришито чистосердечное признание Снхчяна, я бы наверняка подумал, что тут не обошлось без некоторого этнического, так скажем, фактора. Но, – он протянул эскиз обратно, – тут бытовая, самая что ни на есть, ситуация. Да вы присядьте, присядьте, – показал он на стул, стоявший около стопки бумаг, и сам сел в кресло. – Говорите, Костряков… угу, – потёр он длинный подбородок, – да вот же, как говорится, дружба дружбой, а истина одна. Это пусть они сами с прокурором, – прокашлялся он в маленький сухой кулак и закурил ещё одну сигарету.
– А как следствие определяет то, почему его забрали и увезли на джипе, а? – наклонился к нему Нежин, вдруг поразившись, до чего проникся уверенностью этого тщедушного существа, до чего ослеп и ему во всём поверил.
– Определяет диалог как нелицеприятный, однако же, судя по тому, что его затем видел Снхчян и некоторые другие разнорабочие в полном здравии, хотя и в изрядном подпитии, стало быть, определяет его как неубийственный, – расплывшись в ехидной улыбке, ответил следователь, – да вы мне расскажите о себе, ну и о Павле Артемьевиче, конечно. Знаете, что-то давно его не видно на общественном поприще, а ведь какой был деятель, – говорил он, смотря в сторону, в окно, а потом повернулся и затрясся мелким и коротким смехом, – не родственником ли он ему приходится? Замир-то?
Нежин вскочил как ужаленный от этого наглого двусмысленного смеха:
– Вам это так не пройдёт! Снхчян, кто бы он ни был, не виноват! Вы выбили его признание! И я в курсе, с чьей подачи вы это делаете! Вы зарвав… – Художник запнулся, а Александр Борисович открыл широко глаза и кивнул, как бы в нетерпении услышать искромётное продолжение фразы и разогнать тем самым одолевшую его скуку.
Конец