с головками-шприцами. Крюк был одним из немногих, кто не прибегал к модификации, хотя уж кому-кому, а ему она точно нужна.
Но он как будто гордился своей покалеченной рукой и не желал менять на новую даже по социальной программе. Коллеги считали его ненормальным, неуживчивым, не толерантным. Несколько раз под различными предлогами пытались изгнать с кафедры; недавно им это почти удалось, и Татья с группой других инициативных студентов собирала подписи в его поддержку. Тот бой они выиграли, но теперь Игорь Натанович находится под пристальным вниманием администрации.
А он будто не замечал всего этого, только скрюченные пальцы на правой сжимались в кулак еще крепче. Игорь всегда приходил на лекции без опоздания: худощавый, если не сказать субтильный, с ежиком светлых волос, аккуратными усиками, в выглаженной женой рубашке, начищенных туфлях. Начинал говорить негромким приятным баритоном с неизменной ироничной интонацией и с первых слов завоевывал внимание аудитории. Была в его выступлениях некая магия, отчего присутствующим казалось, будто они посвященные в тайное общество, а за ироничными пассажами стоит что-то запретное. В старину о таком говорили: читай между строк. Сейчас художественные книги не читали, необходимость в этом заменила прямая трансляция текстов в сознание. А выражение осталось, и все, кто посещал лекции Крюка, понимали его значение, потому что он учил их читать. А в особенности, осознавать прочитанное.
Именно за это Татья обожала и одновременно ненавидела его. Хоть и не понимала. Ведь взрослый же человек, а ведет себя по-ребячески глупо. А он называл глупой Татью. Закладывал здоровой левой рукой ей за уши тяжелые черные локоны, целовал в шею и шептал так, что от его дыхания становилось щекотно: «Неужели ты думаешь, я не знаю, что можно говорить, а что нет? Не бойся, я держу ситуацию под контролем. Играюсь немного на краю, но ни одна сволочь меня не прижмет».
А она все равно боялась. И не понимала. И любила вопреки всему. Не хотела, чтобы вышло, как с папой, не хотела стать такой же, как мать: серой, пьяной, боящейся всего и сразу.
Между тем, Крюк уже поменял голограмму. Теперь перед студентами кривили уродливые рожи зомби. Их обнаженные серые торсы бугрились мышцами, ноги были полусогнуты для прыжка.
– Литература того периода пронизана атмосферой упадка, апокалиптическими и постапокалиптическими мотивами, – говорил Крюк. – Зомби, нашествия инопланетян, вторжения захватнических армий из параллельных миров, именно так люди прошлого представляли себе будущее.
Вот опять: все правильно говорит, не придерешься, но почему-то за его словами мерещилось другое. Что не считает Крюк литературу предков упаднической, а наоборот любит и даже читает. Уж Татья точно это знала: с Игорем они часто читали именно такие книги. Было непривычно разворачивать потрепанные страницы и скользить глазами по строчкам. Раньше, говорил он, так делали все, кто хотел почитать книгу. К сожалению, печатные тексты вытеснил аудио и электронный формат, а затем – перенос изображений в сознание. Поток движущихся