оставив после себя лишь запах выпечки. Мама жила этим домом, другой жизни она попросту не знала.
– Ну, я пошел, – прерывает мои мысли Пол. – Вот ключи. Этот от передней двери, а этот от задней. Если вдруг замерзнешь, на кухне над чайником есть термостат. Приеду утром тебя проведать.
– Спасибо, – отвечаю я, взяв ключи и потирая острый металл указательным и большим пальцами. – Передавай привет Салли.
При звуке ее имени он вздрагивает.
– Она все еще моя сестра, – говорю я ему. – Несмотря ни на что.
– Знаю, – отвечает он. – Глубоко внутри она тоже это знает.
– Надеюсь, – говорю я, подрагивая от холода.
– Давай, заходи, – говорит Пол, похлопывая меня по плечу. – На улице холодина.
Чтобы потянуть время, выхожу на тротуар и смотрю, как машина растворяется в призрачной мгле залива. Стоит открыть дверь, и все станет реальностью. У меня не останется выбора, кроме как признать, что мама умерла. Эта мысль почти невыносима. Но мне нужно это сделать, убеждаю я себя, неохотно плетясь к дому, иначе я не смогу двигаться дальше. На пути к двери я останавливаюсь, заметив, что в верхнем окошке соседнего дома горит свет. Этот свет, признак жизни посреди темноты и смерти, придает мне сил, и, приободренная, я вставляю ключ в замочную скважину и открываю дверь.
Спотыкаясь о рюкзак, растерянно шарю по лакированным стенам, облицованным ДСП-панелями, в попытке нащупать выключатель. Когда я его наконец нахожу, у меня перехватывает дыхание от вспыхнувшего тусклого света. Я и забыла, как сильно мама ненавидела яркий свет. Свету нельзя доверять. Он показывает слишком многое. Поэтому мама установила по всему дому слабые лампочки и отступила в тень.
Шагая по коридору, я вспоминаю, как провела первые восемнадцать лет своей жизни в полутьме, пугаясь каждого шороха. Я иду от комнаты к комнате, зажигая свет, и при виде каждой беспомощно загорающейся лампочки мое сердце сжимается от тоски.
Останавливаюсь на кухне. Здесь что-то изменилось. Видно, что Пол и Салли начали готовить дом к продаже. Когда-то темно-красные стены перекрашены в кремовый, а линолеум заменен на невзрачный бежевый ковролин. Но это к лучшему, думаю я, заходя внутрь. Каким бы скучным он ни был, бежевый – как раз то, что мне сейчас нужно; его блеклая нейтральность поможет не скатиться в бездну воспоминаний.
Заглянув в кухонный шкаф, вижу, что Пол подготовился к моему приезду. На полке стоят новые упаковки кофе и чая, буханка свежего белого хлеба, суп и фасоль в консервных банках. В холодильнике я нахожу пакет молока, сливочное масло, яйца и упаковку копченого бекона – сто лет такого не ела. И все же утром я буду ему благодарна.
Также он оставил пару бутылок белого вина. Я беру одну и наливаю себе огромный бокал. Я знаю, что не стоит. Ведь до событий последних нескольких месяцев я вообще почти не прикасалась к алкоголю. Я поклялась себе, что никогда не стану как отец или Салли. Но после Алеппо только алкоголь помогает мне привести мысли в порядок.
Алкоголь и снотворное.
Я похлопываю себя по карманам и вытаскиваю