в зеркале.
Гас сидел в центре кровати. Максим погладил его по голове, подошел к стене, где висела картина, и провел по ней пальцем. Никаких следов того, что по ней несколько минут назад ползало нечто потустороннее, не осталось, за исключением того, что стена была нестерпимо холодной, словно Максим сейчас трогал внутреннюю стенку морозильной камеры. Такой же холодной оказалась и картина, особенно река – в том месте, откуда появился Егор. Стена и картина быстро потеплели. Прошла минута, и они стали обычной, комнатной температуры.
Максим взял Гаса на руки. Гас не сопротивлялся, он был очень вялым, и очень холодным. Максим завернул Гаса в свою толстовку. Он держал его на руках, прижимая к себе, и ходил от стены к стене, опасливо поглядывая на картину. Наконец, Гас подал голос и зашевелился. Тогда Максим положил его на кровать, сверху накрыл одеялом, и спустился на первый этаж. Наталья крепко спала за стойкой регистрации в той же позе – положив голову на руки. Максим на цыпочках прошел мимо нее в ресторан, оттуда попал на кухню, где нашел переноску Гаса, а рядом с ним – пакетик с кормом и блюдце с водой. Он нашел в холодильнике молоко, налил его в блюдце, разогрел в микроволновке, и так же – на цыпочках, чтобы не разбудить Наталью, вернулся в свой номер. Гас ждал его, высунув голову из одеяла. Едва Максим вошел в номер, как он сразу же подал голос, слабо мяукнув.
– Сейчас, бро, – сказал Максим, раскладывая перед Гасом еду – блюдце с теплым молоком и корм, который он выложил в хрустальную пепельницу. – Сейчас ты у меня восполнишь потраченную энергию. Давай, налетай.
Гас буквально накинулся на еду. Он то жадно пил молоко, то ел корм, то снова пил…
– Ты молодец, Гас, молодец, – сидя рядом, шептал Максим. – Ешь, бро, ешь.
***
– Ой, не знаю, не знаю. Лерочка ведь онемела – молчит уже одиннадцать дней. И не двигается. И не спит. Лежит и смотрит в потолок с раскрытым ртом, – главный врач больницы, где лежала Лерочка Бочкова, Геннадий Ильич Крысин встал, походил мимо Максима, потом снова сел. – Вы просто зря потратите время, уверяю вас. Мы перевели ее в палату интенсивной терапии, ведь ее состояние ухудшается. Сами понимаете, на парентеральном питании далеко не уйдешь.
– Извините, Геннадий Ильич, а что такое парентеральное питание? – поинтересовался Максим.
– В вену капаем смеси, ведь сама Лерочка не может глотать. А зондом пробуем кормить – срыгивает. Глотательный рефлекс исчез, а рвотный сохранился.
– А диагноз? Вы же, наверное, поставили ей какой-то диагноз?
– Конечно, – Геннадий Ильич раскрыл папку с историей болезни Лерочки Бочковой. – Вот, пожалуйста, диагноз. “Острая энцефалопатия неизвестного генеза”.
– Неизвестного? – удивился Максим. – За одиннадцать дней ничего не выяснили? Может быть, нужен консилиум, консультации КМН, профессоров?
– За кого вы нас принимаете? – обиделся Геннадий Ильич. – Думаете, раз провинция, значит только