спящих друзей.
Боевая лодья безмятежно лежала в зеркале моря, залитая тихим утренним солнцем, и даже носовой дракон был снят из уважения к духам фиорда…
Хельги плыл, стиснув зубы и стараясь больше грести правой рукой. В глазах то и дело начинало снова темнеть, как будто он действительно собирался утонуть здесь Гиссуру на потеху. Эта мысль подхлестывала остывавшую волю, и смолёный борт медленно приближался. На счастье, как раз был отлив: течение несло Хельги, дружески помогая. Он уже слышал, как журчали и переговаривались возле корабля медленные спокойные волны.
Кудрявый парень внимательно наблюдал за ним с высокого кормового сиденья, гладя пушистого белого кота, пригревшегося на коленях. Когда Хельги подплыл совсем близко, он спустил кота с колен и положил локти на борт. Он сказал, весело щурясь:
– Это корабль Рáкни сына Рáгнара, морского конунга из Северного Мёра, а мы его люди, и никто не станет хвастаться, будто застиг нас врасплох.
Глаза у него оказались голубые, необычно яркие на продубленном лице, которое было много темнее бороды и волос. И смешливые: человек с такими глазами навряд ли отрубит руку, уцепившуюся за борт. По крайней мере, Хельги так показалось.
– Возьми меня на корабль!.. – прохрипел он с отчаянием, чувствуя, что теперь уже точно не продержится долго. И добавил для верности: – Не то я решу, что ты меня испугался!..
Викинг молча перегнулся через борт, и Хельги успел увидеть у него на ладони чёрные от въевшейся грязи, окостенелые мозоли гребца. Хельги упёрся коленками, и викинг извлёк его из воды одним могучим рывком, каким, наверное, привык вытаскивать якорь. Перенеся через борт, он поставил Хельги на палубу… и тут же, не дав оглядеться, почти без замаха ударил его по зубам, так, что Хельги растянулся в проходе между скамьями.
– Это, – сказал воин, – чтобы ты не думал, будто Ракни или его хирдманны однажды кого-нибудь пугались.
По правде говоря, удар был нанесён без лишней жестокости и уж наверняка не во всю силу… но на нагретых солнцем палубных досках оказалось так покойно и хорошо, что Хельги совсем расхотелось не то что вставать – даже и открывать зажмуренные глаза… Лежать бы так да лежать. Викинг зря ударил его, достаточно было отпустить руку, и он свалился бы сам.
– Будет тебе, Óттар!.. – долетел другой голос, густой, как смола, и явно привыкший распоряжаться. – Думается, ему и так немало досталось.
Хельги всё-таки приподнял слипавшиеся веки. Мокрые ресницы радужно дробили свет, и в этой радуге весёлый Оттар стоял, подбоченившись, у себя на корме, а белый кот с рыжим пятном на спинке тёрся, громко мурлыча, о его сапоги.
Хельги лениво поискал взглядом второго из говоривших, вскоре нашёл его и понял, что это был сам вождь. Только слепой и глухой не выделил бы его среди всех – седеющего морехода с лицом почти бурым, как форштевень много плававшего корабля, и глазами неистовой зоркости, от которых не укроется ни риф в штормовом море, ни парус, появившийся из-за мыса…