/p>
Автор не признает за собой безусловное согласие с мнениями и суждениями тех или иных персонажей, в том числе – при ведении повествования от первого лица, и не осуществляет никаких призывов к тем или иным действиям, а только представляет картину повествования.
Также автор не считает допустимым повторение в реальной жизни тех или иных негативных (в том числе противозаконных) опытов персонажей и не несет ответственности за субъективное восприятие читателем изложения данных полностью вымышленных событий.
Напоминание
extra infernum post mortem est non terribilis.
externa inferno post mortem nihil.
infernum intra cum vita est terribilis.
verum infernum intra in vita.
МЕЖДУ СЕКУНДАМИ
Саша
…но не могу рассмотреть, как ни пытаюсь, и текст кажется лишенным явного смысла.
Лишь острые углы. Они видны отчетливо.
Я впервые понимаю, что вся эта комната тоже полна острых углов.
Отрываюсь от экрана ноутбука. Ложусь на кровать.
Мир открывается мне заново, и он полон острых углов. Один угол ярко освещен. Торшер из IKEA. Я лежу на большой кровати из IKEA. Живу в мире из IKEA. Но это ни для кого не новость. Для вас точно. Вы же со мной в этом мире? Я не одинок? Правда? Вроде как вы киваете.
Спасибо.
Тьма на миг.
Мир снова настежь, и другой угол затемнен. Это мой дом. Я закрываю глаза, а когда открываю, мне кажется, что я потерялся, и вокруг – белая бесплодная пустыня. Белые панели, белые поверхности. Целый белый мир, сосредоточенный в трех взглядах. В каком-то шоу говорили, что видеть белые вещи вокруг после пробуждения – это здорово, и это побуждает к жизни. Но советы дает тот, кто не умеет делать то, что советует. Целый белый мир. Видите? Только представьте на миг. Только не уходите сейчас. Мне стало жутко одиноко в этом белом, избыточно чистом, слишком часто прибираемом мире.
Добро пожаловать. Это мой дом. В последние несколько месяцев это становится для меня открытием. Как и периодические вспышки странной, необъяснимой тревоги. Я слышу, как длинными, злобно шипящими щелчками отрабатывают свое в прихожей настенные часы, которые нам с женой подарила теща. Они вроде как очень дорогие, хотя я хотел бы их сжечь или просто сбросить с обрыва где-нибудь в Сьерра-Леоне, чтобы забыть, как страшный сон. На кухне льется вода. Там моя жена Соня что-то готовит. Настя – моя маленькая дочь, – уже спит в своей кроватке. Который день все это начинает казаться странным, поделенным на несвязные фрагменты, лишенным смысла, как и та самая необъяснимая тревога. Но всякий раз уже спустя несколько секунд, я одним усилием воли возвращаюсь в привычную реальность. Вам плевать, я знаю. Вам уже наскучило мое нытье. А еще – вас не существует. Поэтому, мне тоже плевать. В моем мире есть только я, белая тишина и IKEA. И тревога, которую я пытаюсь окрестить необъяснимой, потому что боюсь признаться себе, что для нее есть вполне себе осязаемый повод. Один-единственный.
Я в ванной. Споласкиваю лицо ледяной водой. Я вернулся, но на этот раз ощущения реальности происходящего добавилось не так много, как хотелось бы. На улице – омерзительно-нежный околонулевой холод. Обещали снег, но через окно на кухне видно лишь беспросветную асфальтную серость двора этой растянутой в длину новостройки и бездонного неба.
На моей кухне суетится призрак женщины, которую я любил. Мой мир рушится, когда я ее вижу. И строится заново. Слишком быстро. Я зажмуриваюсь от скорости, но что-то вынуждает меня открыть глаза.
Черт, этот белоснежно-белый мягкий халат! Она в нем действительно смахивает на призрака. Посматривает на меня. Пытается улыбнуться. Круглолицая по своей природе, но изрядно похудевшая за последние месяцы. Не знаю, почему. Терапевт и невропатолог говорят, что с ней все в порядке. Только психика немного подустала, но затяжной декрет – такое дело. Не каждому по зубам. Соня любит своего ребенка. Свой декрет. Свой дом. Хочет второго ребенка. Второй декрет. Второй дом? Там, на малой родине, откуда нынче планирует перебраться сюда чуть ли не вся ее семья? Эти намеки меня раздражают, но они поступают от нее, тут уж никуда не деться.
– Что-то мы совсем припозднились. Ко скольки тебе на работу?
Вздыхаю. Призрак ожил и воплотился в нее.
– К восьми или восьми-тридцати, – потираю шею; сажусь за стол. – В общем, нормально. Ты как?
– Отлично, – улыбается. – Руки помыл, крошка моя?
Изображаю ответную улыбку. Когда привыкаешь врать, отношение к миру меняется. Впрочем…
А вру ли я?
Неужто, я хотел бы что-то изменить? Хотел бы жить не здесь? Хотел бы жить не с ней? Абсурд. Между двумя вариантами не выбирают дважды. Во всяком случае, я не выбираю. А вы? Вы-то как? Обиделись на мою демонстративную неоднозначность? Ну, и черт с вами. Я и один проживу. С Соней. Потому что это мой выбор. И все эти тревоги, знаете… Это просто чушь.
Но почему в последние дни мир периодически сжимается вокруг меня? Самым