«чистая» политика, «очищенная» от экономики, не менее идеологична: вульгарный экономизм и идеологически-политический идеализм представляют собой две стороны одной и той же медали. Здесь структура обращенной внутрь петли: «классовая борьба» есть политика в самом сердце экономики. Или, если сформулировать это в виде парадокса: можно свести всякое политическое, юридическое, культурное содержание к «экономическому базису», «расшифровывая» как его «выражение» все, кроме классовой борьбы, каковая есть политика в самой экономике.
Mutatis mutandis[27] то же самое относится и к психоанализу: во всех снах есть сексуальное содержание, кроме явно сексуальных снов – почему? Потому что сексуализация некоего контекста формальна, это принцип его искажения: посредством повторения, непрямого приближения и т. д. всякая тема – включая и саму сексуальность — сексуализируется. Главный урок Фрейда заключается в том, что взрывное увеличение символических способностей человека вовсе не расширяет метафорическую сферу сексуальности (виды деятельности, которые сами по себе совершенно несексуальны, могут быть «сексуализированы», все может стать «эротичным» и начать «подразумевать это»). Гораздо важнее, что этот взрыв сексуализирует саму сексуальность: специфичное качество человеческой сексуальности не имеет ничего общего с непосредственной, скорее глупой, реальностью соития, включая подготовительные возбуждающие ритуалы; только когда совокупляющееся животное оказывается захвачено автореференциальным порочным кругом влечения, затянувшимся повторением неудач в достижении невозможной Вещи, только тогда мы получаем то, что мы называем сексуальностью, и сама сексуальная активность оказывается сексуализирована. Иными словами, тот факт, что сексуальность может разливаться вокруг и функционировать как метафорическое содержание всякой (иной) человеческой активности, – вовсе не признак ее власти, а наоборот – знак ее немощи, неудачи, внутренней блокированности.
Классовая борьба есть, таким образом, уникальное опосредующее понятие, которое хотя и укореняет политику в экономике (всякая политика «в итоге» есть выражение классовой борьбы), но в то же время говорит о неустранимости политического момента в самом сердце экономики.
Что находится в основе этих парадоксов, так это конститутивная избыточность репрезентации по отношению к репрезентируемому, суть которой, кажется, не смог уловить Маркс. Этим я хочу сказать, что, несмотря на проделанный им ряд проницательных анализов (вроде тех, что мы встречаем в «Восемнадцатом брюмера»), Маркс в конечном счете свел государство к эпифеномену «экономического базиса»; в этом качестве государство определяется логикой репрезентации: какой класс представляет государство? Парадокс тут заключается в том, что именно это пренебрежение собственным весом государственной машинерии дало рождение сталинскому государству, тому, что вполне обоснованно называется «государственным