Да может, и к лучшему.
«Ну и что я ей скажу? – невесело усмехнуся он, остывая. – Мне грустно, сестрёнка, давай …? Если б она согласилась, я б её зауважал. Так не согласится же, обидится. А гнать туфту о своей несчастной жизни, водить её в кино, поить газировкой, кормить мороженым, и только ради семяизвержения… бр-р, нафиг-нафиг»…
Как видим, под невинной внешностью чокнутого на хирургии студента, скрывался циничный и расчётливый охмуряло и сердцеед.
-19-
«Образовались определённые штампы в изображении любви: беганье по долам и весям, обольстительные взгляды на танцах, а вслед за тем умопомрачительные постельные сцены. Только непонятно- если это любовь, то что же тогда кошкины страсти?»
(Советская пресса, октябрь 1986 года)
Вокруг него по-прежнему была промзона Трубопрокатного, совершенно равнодушная к чьим бы то ни было страданиям. Антон поёжился. Столь богатый впечатлениями день, взвинтивший нервы, подогревший кровь коньяк, мизерность обожаемого человека и скрытое презрение такой милой женщины, как Маргарита, требовали разрядки. Нужно было срочно кого-нибудь выеб@ть и успокоиться. Организм Антона настоятельно требовал этого- именно этого.
Но фанатичная увлечённость своей будущей профессией требовала жертв, точно кровавый Молох. У него никогда не было девушки, с Берестовой тогда не сложилось, что предопределило его чисто потребительское отношение к противоположному полу. Конечно, какие-то девушки мелькали вокруг него постоянно- Антон был молод и хорош собой, а аура «хирурга» создавала вокруг него тот самый демонический ореол, перед которым устоять было просто невозможно для обычной советской девушки 1980-х. Бурные романы с ними постоянно вспыхивали и гасли, как искры на ветру.
Последний недолгий роман был у него с Наташей Заречновой, 19-летней студенткой Политеха. Наташа попала в больницу в марте с аппендицитом. Дежурил тогда Ломоносов. Он осмотрел больную и позвал Булгакова, который медбратил в ту ночь на втором посту.
–Ну, ты готов к труду и обороне? – спросил он.
–Что, оперировать сейчас пойдём? – встрепенулся Антон.– Отлично. Сегодня на первом Танька Смирнова, она отпустит с вами помыться.
–Помыться! – хмыкнул хирург. – Не заеб@лся ещё ассистировать? Недоросль… Давай-ка, бери её, подавай, обрабатывайся, сам и начнёшь. Будет получаться – всё и сделаешь. А я на крючках постою.
У Булгакова захватило дух и полезли на лоб глаза.
–Виктор Иванович! – воскликнул он.– Да вы чего, я не могу оперировать. Я даже не субординатор, и вообще…
–Что- «вообще»? – раздражённо спросил Ломоносов, от которого слегка попахивало. Он тогда и начал понемногу «зашибать» на дежурствах. Похоже, что он где-то тихонько уже «остограммился». – Ты хочешь хирургом стать? Ну так и хули? Думаешь, тебя всю жизнь учить будут? Ты и так уже видел достаточно. Плавать как учат? Я же сказал, что постою на крючках! Булгаков, давай, не еби мозги.