челюстей, и рыжий мех весь испачкан кровью. А глаза – открытые, остекленевшие.
Богдан остановился, вдруг сбившись с дыхания. Машинально поправил очки.
Кто посмел осквернить святую твердь соловецкую пролитием крови?
И по всему видать, недавно.
Ночью, в темноте, сюда не проберешься.
Если только фонаря не иметь. С фонарем – почему бы не пробраться, если потребно.
Фонаря Богдан у степняков не приметил. Впрочем, под халатами широченными, плотными что угодно можно скрыть. Хоть светильник морской, что на маяки ставят.
А может, зверь лисичку задрал?
Невольно задержав дыхание от чисто животного отвращения к мертвечине, Богдан наклонился было – и тут же выпрямился опять. Какой там зверь. Ножом острейшим, какие у лекарей в ходу, живот резан, не иначе. И лапа изуродована.
Да и потом, звери здесь заклятые на кровь, отец Киприан же рассказывал. Нету на святом острове хищников.
Кроме людей?
Люди-то не заклятые, так надо понимать?
Богдан в полном ошеломлении стоял над трупом беспощадно изрезанного неким извергом зверька и не знал, что думать и что делать.
Первая кровь на острове за шесть веков…
Или не первая?!
11-й день девятого месяца,
первица,
день
– Это тангуты, – сразу определил отец Киприан, когда Богдан осторожно тронул тему странных лесобродов в степных треухах. – Вэймин Кэ-ци и Вэймин Чжу-дэ. По-моему, отец и сын они. А может, братья, старший и младший… Живут в странноприимном доме на Малом Заяцком… уж давно живут. Несколько лет. На Малом-то житье дешевле, а при долгих сроках проживания для них, может, сие существенно. Катерок у них, на материк время от времени ездят по делам по своим… по тангутским каким-то. Да и на острова путь им невозбранен. С чего бы возбранять? Пусть святым воздухом напитываются… Отчего ты интересуешься ими, чадо?
– Просто необычные они какие-то, – уклончиво ответил Богдан. – Невесть что делают здесь.
– Это истинно так, – ответил отец Киприан, чуть кивнув, – но ведь и вреда они тоже никому не наносят, поэтому спрашивать их нарочно нам не след. Ведомо мне, что они чтут себя как последних тангутов в мировой истории. Я не силен в народоведении Центральной Азии, но помню, что тангутское государство, бывшее одно время весьма сильным и ужасным, даже грозившим какое-то время Цветущей Средине, было дочиста разгромлено беспощадным основателем монгольской державы Чингизом. Считалось, что ни единого тангута Господь не уберег. Но эти утверждают, что род их как-то уцелел, хотя и захирел без свежей крови за прошедшие века до невозможности, – а мешать свою кровь с иными народами они не хотят, берегут чистоту. Понять их можно, – отец Киприан огладил бороду, – поведи они себя иначе – растворились бы, исчезли. Вэймины же, напротив того, мечтают о возрождении государства своего в границах, предшествовавших Чингизову разгрому, хотя бы на правах если не улуса, то уезда. Мечтание предивное и, между нами, чадо, говоря, – предикое.