бы: мол, я ем, а ты клюешь.
– Братцы в Норвегии на нее повлияют…
– Ой, не повлияют, Анюточка.
– Повлияют, еще как, она их слушается.
– Она в Норвегию не едет, – страстным шепотом сообщил Баранов.
– В смысле?
Аня чуть не поперхнулась и вся внимание уставилась на Николая.
– Валюшка тут моя оплошала слегка: поддали где-то на работе, она пришла домой и постирала Лоркин загранпаспорт вместе с курткой и телефоном.
Теперь от смеха чуть не подавился Монахов.
– Представляю, что там было! Жива Валька?
– Очень смешно… – фыркнула Аня.
– Даже не представляешь, Витя. Хорошо, меня не было… Валька-то жива, а эта на мать даже смотреть не может, вот сюда прилетела дней десять назад.
– Ну, Николай Эдуардович! Чего вы раньше-то молчали!
– Вот я и говорю… Повлияй… Она там… в бильярд играет.
Коля вяло махнул рукой в направлении бильярдной.
Аня вскочила, не допив чай, и шагнула в направлении его руки.
– Вот оно, дурное влияние… Только, Анюта, не шибко там удивляйся… У нас там ухажер. Одиннадцать лет…
– Что одиннадцать лет? В возрасте разница?
– От роду одиннадцать лет.
– Шутите? Как же он играет в бильярд-то? С приступочки, что ли?
– Вот иди и погляди – с приступочкой или без приступочки…
Аня проворно упорхнула в сторону бильярдной, а Монахов словно прилип к стулу, отяжелев после приема пищи. Он совсем не хотел вставать.
– Вот такая Кострома, брат, – глубокомысленно вздохнул Баранов.
– Никола, только не скажи, что тебя всё это так уж сильно напрягает…
– Не скажу. Съемка удачно идет. От безделья маюсь, Вить, третий день, Ульянцева жду. Но завтра утром прилетает. А послезавтра с утра на Тархан-кут, на недельку примерно… Компанию составите?
– Не, Коль, я пас. Я это всё видел и неоднократно. В моих дебильных планах простой незатейливый отдых. И Анька тоже пусть лежит, пусть жрёт, зад пусть наедает, а то как велосипед.
– Так… Викто́р. Ты на детей давай не греши. Девки у нас удались, слава богу. Давай-ка, братец-кролик, пройдем-ка в местный бар. Очень достойное заведение, на свежем воздухе. Там поговорим, обсудим…
– Начинается!..
– Поверь, Витюша, старшему товарищу: когда это кончится, значит, ты умер.
Баранов говорил вполне убедительно, настроение прекрасное, а когда человек сыт, то и накатить чуточку не помешает. – Ладно, Николенька, пойдем. Пропустим. Посплетничаем.
– В такой замечательный вечер, Витюша, нужно пить именно хороший коньяк. Сейчас ты это прочувствуешь.
Коля держал в ладони пузатый коньячный бокал. Красиво держал, словно ласкал. Его приятный густой бас убеждал даже Монахова, не большого поклонника коньяка.
– Кстати, насчет незатейливого, как ты выразился, отдыха, – наставительно говорил Баранов, – ты когда-нибудь лежал на пляжу две недели кряду?