окинула окно прощальным взором.
В углу, замаскированный тьмой, вырисовывался нечеткий силуэт.
Марина протерла глаза. Просто тень. Тень от…
Мужчина выплыл из-за подоконника, как пловец из озера. Он был черным. Не как негр, а как человек, купавшийся в мазуте. На черной морде сверкали белые глаза, заточенные белые зубы блеснули в пасти. Мужчина протянул руки: чтобы схватить Марину, втащить в свое логово и съесть живьем.
– Ну, ты идешь? – окрикнула Лера.
Марина смотрела сквозь осколки на мусор, паутину и ползущих по стенам мокриц.
Людоед ушел в дальние комнаты… из дома доносился низкий гул. Так урчит голодный желудок.
– Иду, – сказала Марина.
Дома она спросила у бабушки о людоеде. Не стала рассказывать про черную фигуру в окне, а просто спросила, кем был детоубийца. Бабушка рассмеялась.
– Людоед? В нашей деревне отродясь не пропадали дети, а в той мазанке два брата жили, оба на Афганской войне погибли.
Но если Лера сочинила про людоеда, тогда кого она видела в окне?
Проекцию, – подозревала Марина, повзрослев. Ее разум стал кинопроектором. Лера загрузила пленку – жутковатую историю, и фантазия слепила картинку в сумерках покинутой хаты. Призрак человека, который никогда не существовал.
«Так и Пиковая Дама, – думала Марина, входя в дом бывшего мужа. – Дети придумали ведьму и поверили байкам настолько, что воочию видят ее».
– Знал бы – убрался, – смущенно сказал Антон.
– Ничего, мы… – дежурная вежливость застопорилась на устах. Марина осмотрела пол в следах грязной обуви, батарею винно-водочной стеклотары. Ужаснулась: как он живет на этой промерзшей даче?
– А мы здесь в безопасности? – спросила Аня.
– В полной, солнышко. – Марина помогла дочери снять куртку. Поискала вешалку, но крючки углового шкафа были отломаны.
– Кидайте одежду на кушетку.
Антон потрепал Аню по волосам и ушел в комнату справа.
– Вымой руки, – сказала Марина.
– А зеркало?
Марина открыла и, поразмыслив, закрыла рот.
– Постой-ка.
Створчатое зеркало над раковиной отразило усталое лицо. Чувствуя, как проваливается в средневековье, она занавесила зеркало полотенцем. Ругнулась мысленно.
Изучая антикварное дело, она читала небылицы про якобы проклятые вещи, несущие хозяевам смерть. Два, или три, или тысяча человек задохнулись во сне на кровати, принадлежавшей питерскому душителю. Финский шкаф, пользовавшийся плохой репутацией, стал последним приютом для маленького сына владельцев: его нашли, посиневшего, в ящике для белья; до того в этом ящике находили дохлых ласточек и мышей. Где-то хранилось трюмо екатерининской гувернантки, повинное в смерти музейного сторожа: заглянув ночью в зеркало, он перерезал вены и написал кровью на стекле: «ОНО ПОЛЗЕТ».
Придавая поступку логический окрас, Марина сказала себе: «Если бы дочь боялась, например, цветов, я бы прятала от нее цветы».
В