Мало ли чего? – Евдокия отвела глаза, потупилась, не решаясь высказать вслух свои мысли.
– Что с тобой может случиться?
– Ну, мало ли… вдруг придётся заночевать по какой-нибудь причине? Или… или милиция задержит без паспорта? А Раиса может и еду сготовить, и вас обстирать, если что…
– И то верно, – согласился Марк. – Тогда вот что, Евдоха. Походи по рынку, посмотри, не продаёт ли кто ружьё?
– А зачем оно тебе? – с тревогой в голосе спросила Евдокия. –Ссыльным запрещено иметь оружие, ты же слышал.
– Запрещено – то, запрещено, но чем я буду кормить детей, когда деньги закончатся? А с ружьём в тайге можно раздобыть какое-нибудь пропитание.
– Ой, Марочко, не надо этого делать. Узнает Кожин или этот, второй – беды не оберешься. Вызовут сюда ГПУ, и посадят тебя без всяких разговоров. Боюсь я, Марочко.
– А ты, всё-таки, посмотри, Евдоха. Ружьё-то это можно ведь и вскладчину с мужиками приобрести, да спрятать где-нибудь подальше в тайге. Оно есть-пить не просит.
– Хорошо, Марочко, пошукаю.
…Вспомнила Евдокия, как ходили они тогда с Софьей Ищенко в город на рынок, как на обратном пути несколько раз прятались в кустах от проезжавших на лошадях староверов, и как вечером того же дня, едва держась на ногах от усталости, она с трепетным чувством выложила на стол продукты. Видела, какими глазами смотрят на них дети. Она и сейчас помнит восторженный взгляд Марка, когда тот наблюдал, как голодный Ваня торопливо наворачивал полную миску каши с салом, а позднее, уже в постели его благодарные объятья и страстный шёпот. Всё это сейчас вспомнилось Евдокии.
Потом они ещё не раз ходили на рынок с Софьей, пока Марк и Никита не решились, наконец, сами посетить город. Спрашивать разрешение у Кожина они не стали, опасаясь получить отказ. К тому времени муж освоился с работой, стал не только выполнять норму, но и складывал дров в поленницу ежедневно уже на полкуба, а иногда и на кубометр выше нормы. Больше он не ломал хрупкие ножовочные полотна лучковой пилы, за которые Кожин удерживал часть заработанных продуктов.
Ружьё они с Никитой так и не приобрели. Вначале опасались стукачей, о которых всё чаще стали шептаться между собой женщины, а потом, когда решились, было поздно. События вокруг них закрутились с неимоверной быстротой, и было уже не до ружья.
В конце декабря часть ссыльных без объяснений погрузили в запряжённые лошадьми сани и перевезли на новое место жительства. Временным пристанищем переселенцев стал маленький посёлок Усть-Тырым, в шести километрах от Кусьи, населённого пункта городского типа. Семьи опять поселили в бараках, а мужчин увезли дальше, в урочище Дальний Тырым. Там они трудились на лесоповале, но дрова не пилили. Влившись в бригаду вольнонаёмных мужиков, они вместе с ними валили деревья, обрубали сучья и вершины, пилили стволы длиной по шесть метров, оттаскивали на берег, скатывали в штабеля. Заниматься заготовкой леса бригаде предстояло до ледохода, дальше была неизвестность.
Раз в две недели мужчин отпускали на выходные в