шоу, – тянул Нэт, покачивая головой, жмурясь и смакуя сливки…
– Мировая премьера, новое слово, прорыв, каждая нотка прозвучала, Рахманинов ликовал, оркестр играл как один человек, по залу летали ангелы… Я был в ударе, зал не дышал… Публика таяла от моих обволакивающих звуков, после окончания бисов началась овация, мужчины ломали стулья, а дамы срывали с шей бриллиантовые колье и кидали к моим ногам…
– Привез бы хоть одно. Или ножку от стула…
– Ну что ты, я не взял ничего, драгоценности поднял и вежливо вручил владелицам. Так они потом их мне по почте высылали. Предлагали отдаться и состояние. Одна обещала подарить мне замок с семьюдесятью восьмью комнатами. Ключи прислала! Другая, принцесса между прочим, уговаривала незамедлительно вступить во владение ее средиземноморской усадьбой с яхтой и пятьюдесятью пятью афганскими сенбернарами. А третья…
– Незамедлительно? Усадьба, яхта и пятьдесят пять собачек? Неплохой улов! Только вот, чем бы ты их кормил, принц? Гречневой кашей?
– А третья прислала мне акции компании, занимающейся продажей земель на Марсе. Для будущих переселенцев. На сто тысяч долларов прислала акций. И кольцо с марсианским камнем…
– Чудесно! Пробовал загнать акции и кольцо?
– Сливки у вас хороши!
– Франческа купила настоящий ванильный сахар. Не халтуру с Мадагаскара. Послушай, Нэт, ты человек великий, марсианин, миллионер, сенбернар, признаю… ты уж нам, берлинским нищебродам, сделай одолжение, сыграй что-нибудь на фортоплясах. Только вчера настройщик приходил. Полсотни выложить пришлось. Ноктюрн или балладу. Чтобы и у нас в гостиной ангелы поселились.
…
Честно говоря, я слушать его игру не хотел. Отгорела у меня любовь к музыке годков этак тридцать пять назад. Для Франчески старался. Потому что она безумно музыку любила и сама по клавишам постукивала. Мне из дома уходить приходилось. И скандалы с соседями терпеть.
Нэт долго себя просить не заставил. Сел и заиграл что-то печальное. По комнате полетели звуки… как светлячки…
Франческа слушала жадно, прижимая к груди платок и оттопырив пальчик. А я потихоньку заснул.
А метеориты мои лежали на журнальном столике перед софой.
Источали голубоватое сияние.
Ждали своего часа, как то чеховское ружье на стене.
…
Ждать им пришлось недолго.
Как в тумане я видел – вот, Нэт закрыл пианино и присел на софу. Полупрозрачная Франческа начала его славословить, вытягивать шею, вздымать грудь, ломать суставы и пожирать Нэта своими глицериновыми глазами.
– Маэстро, браво, вундербар, вандерфул, белиссимо, экстраординер…
А он… вот же подлец… разомлел и положил свою огромную бритую голову ей на колени! А она стала ее гладить розовой лапкой. А он замурлыкал как кот в сапогах. И стали они нежно так переглядываться и токовать. Как влюбленные голубки. У меня на глазах.
…
Все говорят аффект-аффект…
В