свой дом заехала, али в деревню ушла? – Принялась допытываться она, двигая ко мне кружку с чаем.
– В дом. – Я отчего-то покраснела, но пожилая женщина сделала вид, что не заметила.
– Это хорошо. – Она ласково улыбнулась. – Геннадию давно нужна помощь.
– Помощь? – Переспросила, надеясь, что хоть здесь мне что-нибудь расскажут.
– Конечно, помощь. – Хмыкнула Анна Николаевна. – Страх это, когда человек бегает от людской доброты. А тут, поди, из дому-то, попробуй убеги. Так что подлечишь его малеха, глядишь, и жизни зарадуется.
То, что он мастерски бегает от вопросов, это я заметила.
– Так я же не врач. – Развела руками. – Я ветеринар. Зверье только всякое могу лечить, но никак не людей.
– Так ить не тело там. Душа потрепана. Ему нужно жизнь показать, заново радоваться научить. – Наставительно было сообщено мне.
Я внутренне похолодела.
– Он что в тюрьме сидел? Уголовник что ли? – Ужаснулась.
С виду он не был похож на человека из мест заключения, но ведь всякое в жизни бывает.
– Чего уголовник-то сразу? Эх, ты. Человек сам себе такую тюрьму организовать может, что потом свет белый видеть отказывается. – Наставительно пожаловалась старушка.
– Суецидник? – Легче мне не стало.
– Чего ты на человека-то наговариваешь? – Обиделась за Корсарова бабуля. – Не дошло до этого. Женька Шулетов ему быстро объяснил, что к чему.
Из таких объяснений сложно было вычленить хоть что-то полезное. Я поняла только то, что Анна Николаевна переживает за душевное здоровье Геннадия. Большего узнать я не смогла, так как в комнате раздался плач дочери, и я поспешила к ней. Пока кормила, подошла хозяйка дома.
– Ну-ка покажи правнучку-то. Первая она у меня. – Она села рядом.
У меня слезы на глаза навернулись. Неужели эта женщина после стольких лет страданий еще считает меня за родственницу? Кажется, да.
– Вот. – Отодвинула Дарьку от себя.
Анна Николаевна ласково провела рукой по пушистому чубу.
– Хорошая. – Дарина захныкала и открыла глаза. – В нашу породу. Ли-ка, какие глаза.
Я улыбнулась. Глаза действительно наши фирменные, серые.
Домой мы засобирались только через пару часов, успев за это время и поговорить и осмотреть подошедшего к дивану одноглазого кота. Дома еще нужно Пульке лапу полечить, ужин приготовить. Геннадий вечером уставший домой придет, голодом его морить проку никакого. По Леньке помню, что голодный мужик – злой мужик.
– Вот, сани возьми. – Бабуля вытащила из сеней потрепанные жизнью деревянные санки с гнутыми полозьями. – Все удобнее, чем на руках таскать.
Я с радостью приняла такую помощь, так как руки действительно сегодня устали, и я боялась, что они к вечеру снова откажут. На неровную поверхность санок мы постелили байковое одеяло, а сверху конверт с Дариной.
Я уже тащила санки через рощу, что около дома, когда рядом затормозила машина. Из нее выскочил злой Корсаров. Ну, точно голодный.
– Почему