р
Мэри
Миртл
Гортанз
Уильям Дюпон
Оркестр «Морри Морено и его Мальчики»:
Морри Морено
Хэппи Харт – пианист
Сидни Скелтон – барабанщик
Карлос Ривера – аккордеонист
Цезарь Бонн – управляющий ночным клубом в «Метрономе»
Дэвид Хэн – его секретарь
Найджел Батгейт – журналист «Ивнинг кроникл»
Доктор Оллингтон
Миссис Родерик Аллейн
Уголовно-следственный отдел Нового Скотленд-Ярда:
Старший инспектор Аллейн
Инспектор Фокс Доктор Кертис
Сержант Бейли – дактилоскопист
Сержант Томпсон – фотограф
Сержанты Гибсон, Маркс, Скотт, Уотсон и Солис
Прочие полицейские, официанты, оркестранты и т. д.
Глава 1
Письма
От леди Пастерн-и-Бэготт племяннице
ее мужа мисс Карлайл Уэйн
3, Дьюкс-Гейт
Итон-плейс
Лондон, ЮЗ1
«Дражайшая Карлайл!
Мне было сообщено – в лишенной логики манере, характерной для высказываний твоего дяди, – о твоем возвращении в Англию. Добро пожаловать домой. Возможно, тебе будет интересно узнать, что я воссоединилась с твоим дядей. Побудила меня целесообразность. Твой дядя намеревается передать поместье Глоучмер государству и потому вернулся на Дьюкс-Гейт, где, как ты, вероятно, слышала, я живу вот уже пять лет. В послевоенные годы мне пришлось жить под его крышей с членами одной эзотерической центральноевропейской секты. Твой дядя даровал им – как выразились бы в колониях – право проживания, надеясь, без сомнения, вынудить меня вернуться на Кромвель-роуд или под кров моей сестры Дезирэ, с которой мы ссорились всю жизнь.
Прочие иммигранты-насельники были возвращены в соответствующие страны, но секта осталась. О характере ее можно составить достаточное представление по тому, что они умудрились перенести в бальный зал несколько валунов, что их церемонии начинались в полночь и проводились с антифонными криками, что положения их веры как будто воспрещали пользоваться водой и мылом, равно как и остригать волосы. Полгода назад они отбыли в Центральную Европу (я никогда не осведомлялась, куда именно), и я осталась полноправной хозяйкой особняка. Приказав его вымыть и выскоблить, я приготовилась к безмятежной жизни, но вообрази мое разочарование! Безмятежность оказалась невыносимой. Сдается, я приспособилась к гвалту и столпотворению по ночам. Я привыкла встречать на лестнице личности, более всего подходящие на роль грязных мелких пророков. Я уже не могла выносить тишину и ненавязчивое присутствие слуг. Коротко говоря, мне стало одиноко. А в одиночестве размышляешь над собственными ошибками. И я задумалась о твоем дяде. Неужели непостижимое способно наскучить? Сомневаюсь. Когда я вышла замуж за твоего дядю (ты, думаю, помнишь, что он тогда был атташе вашего посольства в Париже и частым гостем в доме моих родителей), я уже была вдовой, а потому не jeune fille[2]. Я не требовала рая на земле, но в равной мере не предвидела абсурдных нелепиц. Предполагается, что по прошествии некоторого времени от супруга уже не ожидаешь невозможного. Если он держится осмотрительно, остаешься в неведении. И тем лучше. Можешь примириться. Но твой дядя незнаком с тактом или с осмотрительностью. Напротив, будь налицо интимные связи, о которых я, думается, намекнула, мне немедленно стало бы о них известно. Однако вместо второй или третьей demi monde[3] мне пришлось иметь дело с – в порядке очередности – Цитаделями Армии спасения, приютами для индийских йогов, шабашами для изучения ритуалов вуду, короче – с тысячью и одной пустой и смехотворной навязчивой идеей. С ужасающей виртуозностью твой дядя обращался от учения христодельфийцев к практикованию нудизма. Его выходки, учитывая его почтенный возраст, становились все более возмутительными. Удовольствуйся он тем, что сам разыгрывает шута на потеху толпе, и оставь меня сокрушаться за него, я, вероятно, сумела бы смириться. Но нет, он потребовал моего участия.
Возьмем хотя бы историю с нудизмом. Вообрази, мне, урожденной де Футо, было предложено прогуляться в костюме Евы за лавровыми изгородями посреди Кентской пустоши. В таких обстоятельствах и после такого афронта я оставила твоего дядю в первый раз. Впоследствии и через разные промежутки времени я несколько раз возвращалась, но опять и опять меня отталкивали все новые маразматические причуды. Умолчу о его характере, о его страсти закатывать сцены, скажу лишь о его мелких, но угнетающих чудачествах. Последние, увы, стали достоянием гласности.
Тем не менее, моя дорогая Карлайл, как я уже писала, мы снова вместе в Дьюкс-Гейт. Я решила, что тишина стала невыносимой и что мне придется искать квартиру. И едва я приняла такое решение, доставили письмо от твоего дяди. Теперь он как будто заинтересовался музыкой и затесался в оркестр, в котором выступает