на коленях.
– Какого черта ты здесь делаешь? – доброжелательность осталась вчера у бара «Территория». Сегодня все болело.
– Недурно. Мысли запутаны, но для начала недурно. – Андрей зашелестел листами. – Ты что, пьяный писал?
Дима ничего не понимал. Он сел на диване и схватился за голову. По ней кто-то больно бил молотками.
– Слушай, ты пива с собой не принес? – Сысоев скривился от боли.
– Придурок! Хватит пить. Садись за работу. Тем более что какое-никакое начало есть. – Андрей потряс листами у себя над головой. – Упорядочи мысли и вперед.
– Да о чем ты, черт тебя возьми, говоришь? – Каждое слово приносило боль.
– Рукопись, – сказал Андрей.
– А-а… Это не моя.
– А это и неважно, – улыбнулся редактор. – Тем более что кто-то сделал тебе услугу и подписал эти бумажки твоим именем.
– Что ты несешь? Дай сюда! – Дмитрий дернулся и тут же скривился.
Андрей передал ему рукопись и с улыбкой уставился на синяк под глазом.
Дима посмотрел на титульный лист.
Дмитрий Сысоев
Дверь в полу
Он перевернул страницу. Там был тот же бред, что и вчера. То есть в драке был утерян титульный лист, а придя домой, Сысоев каким-то образом приложил к чужой рукописи страницу от своего романа.
Что я, лох? Пишут писуны…
Этот оборотень сам отказался от своих писулек. Писун, хм.
– Ну, что скажешь? По пьянке, а работа пошла, а?
– Пошла, – еле разлепил губы Дима.
– Знаешь, что я вообще думаю? Тебе нужно сменить обстановочку. Природа, свежий воздух и все такое. Глядишь, и мысли стройнее станут, и настрочишь ты этот роман, как из пулемета. Кстати, хочешь работать без плана – ради бога. Только давай начни уже. – Андрей встал. – Насчет переезда на время написания романа подумай. Приходи в норму. Я завтра заеду. Можешь не провожать.
Куликов развернулся и вышел из комнаты. Когда входная дверь хлопнула, Дима отложил рукопись и попытался встать, но тут же сел опять. Голова кружилась, и по ней все еще били молоточки.
Он снова посмотрел на проклятые листы чужой рукописи. Кто автор? Он был уверен, что вчера ему ее дал охранник «Территории», но сегодня… Перечитав первую страницу, он засомневался. Это были его мысли. Мысли, изложенные пьяным человеком. А кто здесь у нас пьет? То-то же. Но все равно надо спросить, а только потом приступать к огранке.
Дима снова встал. Молоточки стихли, но теперь его тошнило. Сысоев подавил позывы рвоты и, пошатываясь, пошел в ванную. Писать сегодня он не собирался. Что я, лох? Надо узнать, откуда у него десять страниц текста, если он вчера написал от силы слов пятьсот.
Он очень не хотел светить подбитым глазом. Если честно, он вообще не хотел светиться там, где ему «начистили морду», как выразился бы его отец. И он боялся. Да-да. В тридцать пять он спокойно мог себе признаться, что боится оборзевших ублюдков, способных забить тебя только за то, что ты выглядишь не так, как им хотелось бы, за то, что выпил лишнего, за то, что слабее их. Дима боялся встретить вчерашних знакомых. Но не пойти он не мог.