офицеру СС, ИЗУЧАТЬ рабов? Для чего?
– Да для того, чтобы узнать их, найти слабое место и пользоваться этим. Забитый раб может принести намного меньше пользы, чем свободный человек. Прожив в этой деревне больше трех месяцев, я постепенно начал понимать этих русских. Мы вступили в бой с врагом, которого мы, европейцы, вообще не понимаем. Их можно заставить работать под дулом автомата, но невозможно сломать и подчинить. Пойми, я применял различную тактику: штрафовал, прибегал к насилию и вел политику устрашения. Но… результата не было.
– Если бы повесил пару-тройку наглецов, то, поверь, народ бы моментально очухался, – отрезал Герхард, сурово взглянув на друга.
– Да, я мог бы расстрелять полдеревни, – согласился Штольц, – но кто бы тогда работал? Кто зерно собирал? С кого я брал бы налог? С меня требуют провиант для армии. Откуда я возьму его, если истреблю население? Ты пойдешь доить коров или держать кур? Русский исключительно хороший работник только тогда, когда с ним хорошо обращаются.
Оберфюрер встал и стал расхаживать по комнате, заложив руки за спину.
– Меня ни в малейшей степени не интересует ни русский, ни украинец, ни какой-либо другой представитель славянской народности. Представители данных наций нужны нам лишь в качестве рабов для нашей культуры; в остальном ни их судьба, ни их жизнь не представляют для меня никакого интереса. И вы, штурмбанфюрер, посланы сюда не для того, чтобы работать на благосостояние этих народов, а для того, чтобы выкачать из них все возможное. В ваши обязанности входит снабжать продовольствием немецкую армию и германский народ. А чем занимаетесь вы? Кормите этих свиней? Вне всякого сомнения, наша нация – высочайшая и единственная в мире. Поэтому мы достаточно великодушны к этим недочеловекам. Однако заботиться о русских, обучать их, прививать им культуру – это преступление против нашей крови. Фюрер как-то заявил: «Всякий образованный человек – наш будущий враг».
– Мне не нужно напоминать о приказе, оберфюрер, – ответил Штольц, побагровев. – Я не первый год в армии. Более того, я прекрасно помню слова нашего фюрера о славянском народе, сказанные им на последнем съезде. Согласен, что забота о пропитании местных жителей является избыточной гуманностью.
Блюме бросил на бывшего однополчанина презрительный взгляд и с ехидством задал вопрос:
– Неужели? А я уж подумал, что ты подался в пастыри… ну, Клаус! Вспомни, каким ты был год назад? Ярый национал-социалист, беспощадный к врагам рейха. Мы сражались с тобой бок о бок не один год. Что произошло с тобой за несколько месяцев? Я не узнаю тебя!
Штольц молчал. Он не знал, что ответить. В душе уже не первый день шла борьба между долгом и совестью.
– Я не знаю… Все дело, видимо, в русской душе. Знаю, что ты сейчас ответишь. «Следует отбросить все сентиментальные возражения. Нужно управлять русскими с железной решимостью». Да, ты прав. Приехав сюда, я действовал именно так поначалу. Но потом…
Штольц замолчал на какое-то мгновение, а затем продолжил:
– Скажи, разве не странно, что большинство из них не испытывают никакой ненависти