лихо сбацала на плите чечетку, развеселив землекопов.
На следующий день в «Красной газете» появилась статья «Даешь теплотрассу!», в которой Гвоздицкому досталось за его «буржуйские штучки» и «непонимание исторического момента». Заканчивалась статья призывом «не обращать внимания на хлам прошлого, а писать историю с 17-го года».
В итоге судьба уникальной находки оказалась печальной. Ломовые извозчики отвезли гранитные плиты в камнерезальную артель «Свободный труд», где из них напилили поребрики для мостовых Лиговского проспекта. Человеческие останки сложили в несколько мешков и вывезли на свалку.
Темные воды смерти
В полдень 12 апреля того же года с Боровского моста в Обводный канал бросилась прачка. Спасти самоубийцу не удалось. С этого момента Боровский, Новокаменный, Предтеченский мосты и железнодорожный виадук близ Волковки стали излюбленным местом городских самоубийц. Не Нева, не Фонтанка, не Мойка, наконец, а медленные, темные воды канала как магнитом притягивали к себе тех, кто решил свести счеты с жизнью. По словам репортера «Красной газеты», «самоубийцы топятся здесь часто и даже охотно».
Пик самоубийств пришелся на осень 1923 года. Милиция была вынуждена выставить на мосту и виадуке посты, чтобы всеми мерами препятствовать попыткам граждан преждевременно свести счеты с жизнью. Тем не менее в том году воды Обводного канала навсегда сомкнулись над головами 89 человек. Спасти удалось лишь одного. Им оказался ответработник Мясопатамской, товарищ уважаемый – член РСДРП с 1903 года, лично знакомый с В. И. Лениным. Масса достоинств, однако, не помешала ему средь бела дня с диким воплем прыгнуть в Обводный канал с Боровского моста. Мясопатамскому повезло – вместо глубины он угодил на мелководье, где и сидел с отбитыми ягодицами, пока его не вытащили пожарные.
Неудавшегося самоубийцу отвезли в приемный покой Городской барачной больницы (Боткинские бараки), оказали необходимую помощь, после чего им занялся известный психиатр Ефимсон. О чем беседовал врач с пациентом, осталось тайной, но то, что случай неудавшегося суицида был явно неординарным, это факт. В таком виде, как после долгой беседы с Мясопатамским, коллеги никогда прежде не замечали светоча психиатрии. В крайне возбужденном состоянии Ефимсон метался по больнице, бормоча одну и ту же фразу: «Этого не может быть! А впрочем, кто знает, кто знает…» Вероятно, ответработник рассказал доктору нечто такое, что повлекло за собой повышенный интерес Ефимсона к случаям самоубийства на Обводном канале.
С 1924 года самоубийства на Обводном резко прекратились. Так продолжалось до начала 30-х годов. В 1933 году канал вновь захлестнула эпидемия суицида, и опять на том же участке – от Боровского моста до железнодорожного виадука. 107 случаев самоубийств было запротоколировано 28-м отделением милиции, на территории которого находился этот участок.
– Да что им, козлам, топиться больше негде?! – ругался начальник отделения товарищ Товстуха, за плохие показатели лишившийся переходящего