утро они возвращались после невесть какой по счету воздушной тревоги, еле волокли ноги даже на свой второй этаж. Стоило войти в квартиру, по ногам потянуло холодом. А уж когда распахнули дверь в свою комнату…
Даже без света ясно, что стекла выбиты, ими усыпано все – вещи, мебель, но главное – без стекол по комнате гулял ледяной ветер.
Женька в ужасе замерла, а бабушка сзади прошептала:
– Как же мы жить будем?
Стекла вылетали у многих, как их ни заклеивай, а если ухнет где-то рядом, все равно вылетят. Очень многие окна в домах закрыты фанерой, от этого страшно холодно и темно даже днем.
Подошел Станислав Павлович:
– Что случилось?
– Вот, – кивнула бабушка на черную внутренность комнаты.
Мгновение он молчал, потом усмехнулся:
– Придется милым дамам провести остаток этой далеко не прекрасной ночи в моей комнате. Приглашаю. У меня не столь уютно, но стекла целы. А днем разберемся.
Стекла вылетели с одной стороны – у Титовых и у Якимовых. Пришлось закрыть окна фанерой. Во всей квартире стало заметно холодней, а Титовым пришлось перебраться в комнату Станислава Павловича совсем, их рамы восстановлению не подлежали. Сам Станислав Павлович собрался переехать в разбитую, но бабушка не позволила, сказала, что ни за что не пустит его к себе «в опочивальню»! Что она имела в виду под этим словом, Женя не поняла…
Спор закончился тем, что общими усилиями они вынесли кое-что из вещей Станислава Павловича «мерзнуть в темноте», а сами перебрались к нему. У него тоже большая комната.
В этом непланированном переезде в меньшую комнату были свои плюсы: дров расходовалось меньше, и еще у Станислава Павловича на стене висела большущая карта, по которой все следили за продвижением фашистских орд. Следить было тоскливо, но Станислав Павлович придумал обучать Женьку с Юркой географии. Он рассказывал о разных странах и чудесах, о том, как живут люди далеко-далеко, какие есть высокие горы, широкие реки, огромные моря и океаны…
Дети очень любили эти уроки, собирались вокруг буржуйки и под треск дров занимались каждый своим. Бабушка вязала носки и варежки для бойцов Красной Армии и даже получала рабочую карточку, хотя трудилась на дому. Станислав Павлович что-то мастерил, он всегда что-то мастерил, и рассказывал.
Если бы не вой сирены и не буханье далеких зениток, можно подумать, что никакой войны нет.
Но она была, ведь был голод, а главное, у всех родные на фронте и столько людей в беде.
Еще они любили слушать радио. Не метроном или вой сирены, конечно, а Ольгу Берггольц с ее стихами и Марию Петрову. Мария Петрова читала не свои стихи, она читала прозу, и для детей тоже. Все, кто был в это время в Ленинграде, помнят голос Петровой, особенно нравились в ее исполнении «Дети подземелья» Короленко.
Однажды Женя сказала Юрке, что пока рядом с нами такие взрослые, нам никакая блокада не страшна. Кажется, бабушка услышала и почему-то всплакнула. Но разве Женя не права?
Тогда же Женя задумалась, что было бы, отправься бабушка в эвакуацию, как Якимовы. Спросила