коснуться ее подбородка.
– Она – моя! Тронешь – убью! – в машину сел на переднее сиденье тот, кто принес ее сюда.
Она еле заметно вздохнула с облегчением. «По крайней мере, только один…» – с горечью она улыбнулась, но в темноте этого никто не заметил. Она уже была рада тому, что первой ее увидел именно этот человек, а не Картавый. Что ж, плюсы и в этом можно найти.
Машина завелась и загудела так, как будто ее давно не ремонтировали. Может они не доедут туда, куда направлялись? А вдруг поломаются, тогда в любом случае прийдётся остаться наедине с этим водителем, когда нужно будет толкать или еще что.
Теперь она сидела тише, чем за все всю жизнь в целом и впитывала то, о чем говорят впереди сидящие. Зачастую не понимала речь, они говорили по-украински, но отдельные слова все же бросались и накладывались на русскую речь.
Из этой беседы она поняла сравнительно не много, только то, что они едут на что-то вроде базы, там их много и остальных с поезда повели туда пешком, что кто-то будет против чего-то, что она будет где-то – не там, где все.
В какой-то момент ей показалось, что она так устала, что если не закроет глаза – умрет. Тяжесть сковала все ее тело, веки под общей тяжестью закрылись. Ничего не снилось, только ныли виски, голова не перестала болеть.
– Шо ты робышь, Саня! (укр. «Что ты делаешь, Саня!») – крикнул Картавый. От этого крика Ия проснулась и вздрогнула.
– Треба еи отвызты, шоб не бачилы остальни! (укр. «Нужно ее отвезти, чтоб не видели остальные!») – парень вышел из машины и открыл дверь, ловко закинул ее снова на плечо и понес.
Было также темно, только кое-где виднелись огоньки в палатках. Ага, палатки. «Палаточный городок, значит!» – она стала жадно рассматривать все вокруг: тропинка вытоптана и больше ничего верх ногами ничего не видно. Опять эта тишина.
Она ощутила на своей пятой точке тепло, это рука. Но он только бережно придержал ее, когда входил в палатку. Темно. Привычным шагом направился в середину и положил ее на что-то мягкое.
– Если выйдешь, считай, что ты умерла. – его голос был мягок и совсем не похож на тот, каким она себе его представляла. Он предупредил ее о том, что только эта палатка и его присутствие рядом смогут оставить ее в относительной безопасности.
Она молча кивнула, хотя этого не было видно, но он и так понял, что она на все согласна. Выбора у нее было не много – один.
Разве кто поймет грусть одиночества, когда рядом не то, что чужие, а волки в человечьей шкуре: каждый норовит отодрать кусок посытнее и демонстрировать свое превосходство тем, что по морде стекает чья-то кровь.
Если присмотреться к каждому, то каждый готов с умным видом тебе говорить о недопустимости такого пиршества, но за спиной сочно смакует твое нутро, выражая словами то, что хищники делают зубами – так это природа, говорят себе они, и заложена сия пищевая цепь для регуляции всего в природе, для порядка и системы, для ясности и верности