том числе автором прекрасных переводов Омара Хайяма. Памяти погибшего, подобно воину на поле брани, за «Веру, Царя и Отечество», заплатившего собственной жизнью за проводившуюся с нечеловеческой энергией политику коренного обновления всего строя государственной и общественной жизни империи великого премьера-реформатора он посвятил следующие поэтические строки:
Он – был из одного куска,
Как глыба цельного гранита.
И мысль его была ярка,
Неустрашима и открыта.
Уже забытою порой
Полубезумного шатанья
Вернул он к жизни – твёрдый строй,
Вернул он власти – обаянье.
В этих простых, лишённых ненужного пафоса словах точно и исчерпывающе характеризуется вся суть «эпохи Столыпина», вернувшей не только «твёрдый строй», но и «обаянье» власти. Именно «обаянье» – пусть данное определение и звучит несколько непривычно. Выскажем мысль – именно благодаря тому, что после смерти Столыпина власть начала стремительно утрачивать «обаянье», стали возможны дальнейшие революционные потрясения (те самые «полубезумные шатанья»), под знаком которых прошла большая часть отечественной истории XX века и которые продолжают отбрасывать тень и на наш день сегодняшний.
Видимо, совмещение черт практического государственного деятеля и человека высокого искусства, подлинного творца сделали возможным то, что Тхоржевский ясно видел вещи как будто очевидные, но ускользавшие от внимания подавляющего большинства современников (как, впрочем, они ускользают и спустя столетие). Ведь именно Тхоржевскому принадлежат и следующие слова о Столыпине, но уже не стихотворные, а написанные сугубо с позиций преданного сподвижника в курсе великих преобразований: «Упрямый русский националист (понятно, что речь идёт о национализме не этническом, а имперско-государственном, когда понятие нации носит политически-объединяющий характер. – Авт.), он был и упрямейшим, подтянутым западником: человеком чести, долга и дисциплины (здесь, как и далее, курсив наш. – Авт.). Он ненавидел русскую лень и русское бахвальство, штатское и военное. Столыпин твёрдо знал и помнил две основные вещи: 1) России надо было внутренне привести себя в порядок, подтянуться, окрепнуть, разбогатеть и 2) России ни в коем случае – ещё долго! – не следовало воевать.
Благодаря Столыпину Россия вышла тогда из смуты и вступила в полосу невиданного ранее хозяйственного расцвета и великодержавного роста. Перед такой заслугой – так ли существенны столыпинские ошибки, уклоны и перегибы!
Как человек и политик, П. Столыпин всегда был практическим реалистом, он трезво и просто разглядывал любое положение и внимательно искал из него выход. Зато раз приняв решение, шёл на его исполнение безбоязненно, до самого конца. И на наших глазах этот простой и мужественный образ честного реалиста был не только облечён героическим ореолом: он начинает уже обрастать светящейся легендой – в согласии с исторической правдой».
Не будем говорить о данной оценке основных положений столыпинской политики, хотя Тхоржевский здесь предельно точен. Во всяком случае очевидно, что исторически роль Столыпина чрезвычайно сходна с ролью Петра Великого, сумевшего точно так же, преодолев хаос и расхлябанность, выстроить великую державу и дать толчок её дальнейшему развитию. Однако при этом Столыпину действовать было несравненно труднее, чем создателю Российской империи. Для Петра Великого вопрос о методах действий, их оценке общественным мнением и внешним миром вообще не стоял, а глава правительства Николая II действовал в стране, вставшей (пусть вначале и крайне неуверенно) на путь суверенного демократического развития. Более того, если для первого российского императора вопрос заключался в первую очередь в максимально возможной концентрации реальной власти в своих руках, то было бы явной примитивизацией сводить политику преобразований Столыпина только к фактору укрепления власти, серьёзно пострадавшей в результате революции и террора (хотя, разумеется, это было обязательным условием для всех дальнейших его действий). Одной из важнейших составляющих столыпинского курса реформ было строительство подлинно демократических институтов, в том числе и передача ряда властных функций от центра к земствам. Да, зачастую Столыпин был вынужден действовать предельно жесткими и недемократическими методами, но делалось это не в целях сохранения авторитаризма, а напротив, создания нового, построенного на идее свободного развития общества.
Но всё же особо главное в словах Тхоржевского – его характеристика не столько политического курса премьера, сколько видение его как личности. Заметим, что именно в этом контексте мы старались писать и данную книгу, для которой в первую очередь важен сам Столыпин как личность, чьё величие ещё в полной мере не осознано. Недаром и сейчас, в совершенно новой исторической обстановке, мы вновь и вновь возращаемся к столыпинскому эксперименту и возращаемся отнюдь не только ради интереса к прошлому. Успех Столыпина (пусть предельно быстро и нивелированный его преемниками) и ныне указывает направления деятельности как в экономической сфере, так и в жизненно необходимом для успешного развития построении эффективной