спускался с небес на белых крыльях. Сумерки лизали мир, как льдинку. Скрылась из вида деревня, мигая редкими огнями. Растаял тракт, весь, без остатка. Чахлые яблоньки утонули в разлитых чернилах. Подмораживало, иней звезд блестел над головой.
– Скоро все будет готово для вашего ночлега…
Харчевня стояла на краю деревни, в ста шагах от поворота дороги. Только что в дверь нырнули пятеро гвардейцев, и в харчевне закипел погром. Первыми на двор вылетели двое лесорубов, так и не успев согреться горячим пивом. У того, что постарше, был разбит, а может, сломан нос, и ярко-красная кровь текла ручьем, заливая бедняге усы и бороду. Следом выполз на карачках голый до пояса забулдыга, разбуженный пинками. Он мотал головой, словно мерин, которого донимает мошкара, и кашлял, сплевывая на снег желто-зеленую мокроту. Пьяница успел добраться до коновязи, когда из харчевни рысцой выбежал, держась за ухо, сельский староста – и с разбегу споткнулся об несчастного, рухнув ему на спину. Сыпля проклятиями, оба возились в сугробе; куча мала вскоре пополнилась новыми людьми. Плюясь зубами, моргая подбитым глазом, хромая и кособочась, все старались убраться подальше от гвардейских кулаков – падали, вставали, ползли…
Из дверей махнули: чисто, мол.
– Прошу вас, госпожа…
Это сон, подумала Эльза. Вот это настоящий, доподлинный сон. Людей выкидывают на мороз ради моего удобства. Бедняг, желавших всего лишь скоротать вечерок, гонят прочь от теплого очага, чтобы я могла без помех отдохнуть под крышей. Пожелай я, и их прирезали бы мне в угоду. Я бы шла по трупам к новой жизни. В собольей шубке, в капоре, отороченном чернобуркой; в мягких сапожках. Ваше величество, благодарю за щедрость!
– В-ва…
Сопровождающий Эльзу гвардеец, не говоря ни слова, ударил с носка. Пьяница вернулся в сугроб, где и замер без движения.
– Зачем? – спросила Эльза.
Гвардеец пожал плечами. Наверное, он улыбался, но под маской это было незаметно.
В харчевне уже заново накрывали столы. Хозяин, дрожа от страха, тащил кувшины с медом и вином. Две бабы, молодая и старая – должно быть, жена и дочь хозяина – собирали в мешок битую посуду. Черепки терлись друг о друга с костяным звуком. Вонь и дым ели глаза. Эльза зажмурилась, плача от рези под веками. Сильные пальцы гвардейца взяли ее за локоть.
– Идите спокойно, госпожа.
Во тьме и слезах, Эльза сделала пять шагов. Шесть. Семь…
– Садитесь, прошу вас.
Она села, уверенная, что упадет на пол. Нет, скамья. Застеленная чем-то мягким. Запах вина, сдобренного чабрецом и душицей. Запах жареной свинины. Запах мужчины: кожа, сталь, войлок. Звуки: бряканье металла, топот сапог, вздохи женщин. Стук зубов хозяина.
– Пейте вино. Согреетесь…
– Мне жарко.
– Хотите снять шубу?
Сбросив верхнюю одежду, Эльза приняла в руки кружку. Сделала глоток; поморщилась – кислое, жиденькое вино вязало рот. Похоже, гвардеец уловил ее недовольство. Кружка сменилась другой, побольше. Сивилла отхлебнула: мед. Крепкий, сладкий, горячий. Слишком крепкий.