очисток, недоеденной каши и копченых костей… Хотя нет, я был в восторге. На какое-то время я позабыл даже про то, что меня могут заметить, просто лопал, чавкал и брызгал слюной, а потом под картофельными очистками обнаружил чудесную говяжью кость с неожиданно щедрыми обрывками мяса. И тут уж я совсем не удержался и как самая заправская собака схватил ее поперек и уволок в глубь леса, свалился в траву и стал ее грызть, крошить зубами, стараясь добраться до костного мозга, а потом уснул, не удержался, успел только заползти под смородину.
Проснулся уже ближе к вечеру. Со стороны лагеря доносились трубные звуки и какой-то задорный рев, я прислушался и обнаружил, что это хоровое пение, кажется, «любо, братцы, любо». Я был сыт, меня не искусали комары, было тепло, а со стороны помойки пахло свежей порцией еды. Я зевнул как следует и направился в сторону запаха.
Вечером в лагере давали творожную запеканку. Я умял восемь порций и успокоился, еда всегда меня успокаивала. Побродил немного вокруг «Лисьего Лога» и отыскал несколько полезных мест: старую бочку, в которой можно было переждать дождь, пригорок – на нем стояла водокачка, и лагерь оттуда просматривался отлично, ручеек с чистой водой, в котором не пересыхала вода, полянку с крупной земляникой. Нашел еще несколько заброшенных лисьих нор, для меня недостаточно просторных и поэтому бесполезных, нашел крапивные заросли, похожие на джунгли, старый вертолет, вросший в землю почти по пояс. Вертолет меня заинтересовал, потому что в нем обнаружилось сразу несколько тайников с конфетами и шоколадом, причем некоторым из них было по году, а то и больше – забытые, и я ими воспользовался.
И скоро я был сыт, у меня появилась крыша над головой, только вот лето… Оно оставалось жарким и ненормально сухим, с марта ветер не принес ни одного облачка, а солнце, напротив, жарило, как ненормальное. Но в лесу было много тени, она позволяла бороться с жарой. Очень скоро я отлежался и успокоился. И набрал вес, прибавил, наверное, килограммов пять и оброс мускулами, и шерсть стала толстой и крепкой, даже подшерсток завелся, густой и войлочный. Кости, скверно сросшиеся и от этого начинавшие ныть под каждое утро, успокоились. Морда же приобрела угрюмое, тяжелое выражение, так сильно пугавшее многих, так что когда я подходил к ручью попить водички, укрепляющей пищеварительную систему, я видел в воде весьма устрашающую картину. Хоть сейчас на выставку. Время, проведенное возле лагеря, явно пошло мне на пользу, я стал забывать весь этот кошмар, и порой мне казалось, что все, что случилось, случилось совсем не со мной. Что это был сон, липкий тягучий морок, каким-то образом прорвавшийся из эфемерного мира грез в наш…
Не хочу вспоминать.
Лагерь жил своей летней лагерной жизнью, и скоро от нечего делать я оказался в курсе всех этих каникулярных дел. От скуки. От печали. Видимо, в лагере отдыхала волейбольная команда, во всяком случае, в волейбол они играли с утра до вечера, с перерывами на обед, завтрак и ужин, хорошо так играли, разбившись на две команды