употребляли в пищу.
Панцири «шарков» не миновали излучения, тем более что на них какое только дерьмо не налипало, но мясо, особенно если хорошенько отмочить, было очень вкусным и практически безвредным. Настолько, насколько могло быть безвредным что-то порожденное свихнувшейся природой. Хрен знает, какие там содержались яды и токсины, но их ели и никто не умер.
Но уже через секунду башкир понял истинную причину повышения фона. Затянувшаяся пелена поползла вверх, и если пару минут назад она скрывала только подножие холма, на котором находилась группа, то сейчас под ней оказалась и большая часть склона.
– Туман верх пополз, командир, – сказал Азат, показывая вниз.
– Газы! – первым отреагировал Ершов, руки которого уже сами собой расстегивали клапан противогазной сумки. – Надевайте, надышитесь еще, потом легкие выхаркивать будете.
Башкир задержал дыхание, судорожно открыл сумку, вытащил из нее маску, расправил и натянул на лицо. Привычно выдохнул, выгоняя из противогаза зараженный воздух, снова огляделся и убедился, что не ошибся: туман действительно полз вверх, и уже через минуту должен был накрыть и их.
– Возвращаемся, нечего тут торчать, – сказал лейтенант. Хреновая переговорная мембрана хоть и искажала голос, но не лишала его командного тона. – Пойдем быстрым шагом, больше чем на метр не расходиться.
Группа двинулась вниз с холма. Азат надеялся, что туман не догонит их, но не успел отряд добраться до деревни, как это произошло. В последний момент командир взял азимут и сейчас они шли по нему, потому что никаких ориентиров видно не было.
Да вообще ничего видно не было: уже через пару метров все скрывала проклятая зеленоватая завеса. Казалось, протяни руку, и не сможешь разглядеть собственных ладоней.
Им уже приходилось однажды двигаться в таких условиях, пробираясь через катакомбы и канализации, прорытые под Челнами, пока город был еще жив. Только вот тамошняя темнота оказалась гораздо привычнее людям, которые последние двадцать лет провели в тускло освещенных подземных переходах. Тем более что она прекрасно разгонялась лучами фонарей.
Здесь же карманные источники света не помогали, их лучи бессильно гасли, отражаясь от миллиардов капель воды, висевших в воздухе. И даже на слух ничего понять было нельзя, потому что единственными звуками был шорох пожухлой травы под ногами да тяжелое дыхание людей в противогазах. В тумане могло прятаться все что угодно, и как бы лейтенант ни спешил, пришлось сбавить ход.
Они перебрались через поваленный металлический забор, и вокруг замелькали покосившиеся ограды и практически невидимые под слоем упавших листьев памятники. Деревенские татарские и башкирские кладбища всегда больше напоминали что-то вроде парков – по древним обычаям эти народы сажали на могилах деревья.
Потом, конечно, перестали. То ли запретили, то ли мода на массивные обелиски из мрамора и гранита взяла верх. На городских кладбищах деревьев почти нет.
Но это было из старых. Под