закону-экспроприация).
Бергманы, врач Белецкий, адвокат Ревзин, и просто обыкновенные люди… погромы на Запорожской… А эти страшные списки, которые расклеивались по всему городу! Самая одержимая, ярая чекистка, товарищ Дора самолично пытала, издевалась, зверь, да и только! Её – то повесили, а сколько ещё таких дор там в ЧК!… Когда вскрыли деникинцы прошлой осенью в Александровском саду захоронения, весь город ужаснулся сколько народа там похоронено… так навалом, как скотов… А что сейчас, когда Советы пришли к власти, будет по- другому? Нет по- другому они не умеют. У Мирры сердце останавливалось от одной только мысли, что приютив эту женщину, пожалев её, совершив обыкновенный человеческий, естественный поступок – просто помочь больной беременной женщине, она навлекла на всю семью опасность, она привела в дом не просто беду, а смертельную, жуткую, страшную беду… И как теперь быть она не знала. Знала она только одно – у неё в доме «белогвардейская контра, а они, Вишневецкие, все пособники той самой контры», которая лежит сейчас за занавеской такая жалкая, несчастная и мучается в диком лихорадочном бреду. Видно было, что и Меер думал о том же самом, взгляд его помрачнел, он как-то ссутулился и не произносил ни слова.
Аня не приходила в себя, бредила, изнывая от жара и кашля. Больше недели уже длился весь этот кошмар, а ей не становилось лучше, несмотря на все ухищрения Мирры, на все её старания. Детям пришлось сказать, что у них в доме больная родственница и беспокоить её не нужно. Она так и лежала за занавеской то неподвижно с едва заметными признаками жизни, то металась в горячечном бреду, пытаясь встать. Около неё постоянно кто-нибудь дежурил то Лёвка, то Ицек, то сама Мирра подходила, её волновало бьётся ли ещё бедное дитя под сердцем этой изнемогающей от болезни девушки. Однажды Мирре показалось, что никакого шевеления и биения уже нет, и она, перепугавшись, послала Ицека за доктором Кассирским, который жил неподалёку.
Доктор пришёл незамедлительно, хотя на улице уже смеркалось и опасно было выходить, близился комендантский час уже объявленный в городе. Доктор Кассирский был немало удивлён, что в доме у Вишневецких откуда-то появилась незнакомая ему ранее родственница, хотя всю семью он пользовал не первый год. Но на все его недоумённые вопросы Мирра сухо отвечала: «Потом, потом, пан Кассирский, потом всё вам объясню, вы уж, пожалуйста, повнимательнее её осмотрите, я что-то волнуюсь, совсем растерялась…» Пан Кассирский долго осматривал больную, внимательно прослушал и простучал пальцами худенькую Анину спину, качая седой косматой головой, потом так же внимательно прослушал живот, и так же не переставая качать головой воскликнул: – Матка Боска, пани Вишневецкая, вы совершенно напрасно так волнуетесь, у вашей… «родственницы»(при этом он многозначительно посмотрел на Мирру) ничего страшного я лично не нахожу, глубокий бронхит-таки есть… а ребёнок жив, биение слабое, но явное… тут что-то другое, может она переволновалась, нервы, знаете ли, коварная штука… Как же она