à l’Etrangère, 355–356.
Таким образом, все пылкие и живые гении, вынужденные опираться на независимость нищеты, должны покидать ту холодную область, где мысль преследуется грубым равнодушием, где ни одна женщина не может и не захочет сделаться сестрою милосердия для человека науки или художника. Кто поймет страсть Атаназа к мадемуазель Кормон? Уж, конечно, не богачи, эти султаны общества, которые находят там свои гаремы, не буржуа, которые идут по большой дороге, пробитой предрассудками, не женщины, которые, не желая вникать в страсти художников, требуют от них возмездия за свою добродетель, воображая, что оба пола управляются одинаковыми законами. В настоящем случае, пожалуй, нужно обратиться к молодым людям, которых мучат их первые желания, подавляемые в момент напряжения всех сил, к художникам, таланты которых парализуются нищетой, и к даровитым людям вообще, которые подвергаются сначала гонениям, не встречают поддержки, часто не имеют друзей, но в конце концов одерживают победу над двойною мукою души и тела, истерзанных одинаково. Те хорошо поймут грызущую боль язвы, точившей Атаназа; они испытали эти долгие жестокие колебания ввиду грандиозных целей, для которых совсем не находится средств; они подвергались этим неведомым неудачам, где производительность гения растрачивается понапрасну, попадая на бесплодную почву. Таким людям известно, что размеры желаний соответствуют пылкости воображения. Чем выше они стремятся, тем ниже падают, и сколько разбивается уз при этих падениях! Их острое зрение, как у Атаназа, открыло блестящее будущее, которое им суждено и от которого они отделены как будто тонким флером; но общество обращало этот тонкий флер, мешавший их взору, в железную стену. Вынуждаемые призванием, пониманием искусства, они также сто раз пытались обратить в средство для своих целей чувства, беспрестанно материализуемые обществом. Как! Провинция, подчиняясь расчету, устраивает брак, имея в виду создать себе благосостояние, а бедному художнику или человеку науки не позволительно давать браку двойное назначение – спасти его мысль, обеспечивая существование?
Постарайтесь же пересчитать по пальцам за истекшее столетие всех лауреатов, оказавшихся действительно людьми гениальными. Прежде всего никогда никакие усилия администрации и школы не заменят той чудесной игры случая, которой мы обязаны великими людьми. Из всех тайн зарождения это наиболее недоступная для нашего самоуверенного современного анализа. Далее, что бы вы подумали о египтянах, которые, говорят, изобрели печи для вывода цыплят, если бы они сразу же не стали давать корму этим цыплятам? А ведь именно так поступает Франция, когда старается производить артистов в теплице конкурса, и, как только скульптор, живописец, гравер, музыкант получены таким механическим способом, она беспокоится о них не больше, чем денди заботится вечером о цветах, воткнутых им себе в петлицу. Вот и оказывается, что настоящие таланты – это Грез и Ватто, Фелисьен Давид и Панье, Жерико и