вынул сигареты, предложил старику. Тот взял машинально, тяжело опираясь грудью о черенок лопаты, и, глядя лучистыми, какими-то детски-грустными глазами, показал на яму:
– Вот, внучку хороню. Вы ее убили, значит. Понял? Вы!
Штейнглиц решил, что он просит еще сигарет, и снова вынул из кармана пачку, достал одну сигарету, протянул старику. Тот положил ее про запас за ухо и таким же воркующим голосом сказал:
– Ты, немец, видать, добрый, но все равно я вас резать буду. Я теперь человек немилосердный, непрощающий.
Майор принял эти слова за выражение благодарности и потрепал старика по плечу, а потом повернулся, чтобы идти к машине. И тут старик, как топор, вознес лопату ребром над головой Штейнглица.
Майора спасло только то, что он в этот момент поскользнулся на глине, выброшенной из ямы. Лопата рассекла воздух и вонзилась в доски, приготовленные для могилы.
…Засовывая дрожащими руками пистолет обратно в кобуру, майор влез в машину и, несмотря на духоту, поднял с обеих сторон стекла, будто защищаясь ими. Он даже не позволил Вайсу счистить глину со своего мундира. Приказал скорее ехать в штаб ближайшей части СС, чтобы потребовать расправы над всеми жителями деревни за покушение на его жизнь.
Но Вайс позволил себе высказать предположение, что старик, наверное, просто обиделся: ведь майор вылил на землю воду, не допив ее до конца, а здешние жители считают это самым страшным оскорблением своему дому.
– Да? – удивился Штейнглиц. – Какая дикость!
Сожалел ли Иоганн о том, что старик не убил Штейнглица? Нет. Если б это случилось, он утратил бы канал для проникновения в службу абвера. И Вайс решил, что будет удерживать майора от небезопасных путешествий. Сейчас Штейнглиц был ему особенно нужен. Только сохранив ему жизнь, сделав его орудием поражения тайной фашистской службы, Иоганн сможет отомстить Штейнглицу за все, и за смерть этого старика с глазами ребенка.
И он сказал совершенно искренне:
– Господин майор, за то, что я отпустил вас одного, я считаю, меня нужно повесить.
– О!
– Можете в меня стрелять, но теперь я не отойду от вас ни на шаг.
Штейнглиц, растроганный такой преданностью, счел даже возможным пошутить:
– Хорошо. За исключением, конечно, тех случаев, когда моя дама сочтет твое присутствие нежелательным. – Майор впервые в жизни разрешил себе такую вольность в разговоре с человеком, стоящим ниже его.
С того момента как Иоганн увидел родную землю, обожженную, окровавленную, растерзанную фашистами, его охватила спасительная, леденящая ярость, какое-то мстительное спокойствие. Иоганн даже порадовался: он здесь, в безопасности, тащится во втором эшелоне, и за спиной у него развалился, наслаждаясь отдыхом, крупнейший немецкий разведчик. И если Иоганн сочтет нужным, он запросто укокошит его или кучу таких же фашистов из автомата. Может взорвать штаб. Взять за свою жизнь сотни вражеских. Может. Но не должен. Не имеет права.
От него, советского разведчика, сейчас требуется неизмеримо большее