что понакопано – и природные пещеры есть. Коли у кого хватит ума подослать лазутчиков – тому и осаждать город незачем…
Они прошли Большой улицей, на которой и слепой бы не заблудился, прошли открыто – не было нужды прятаться, и добрались до воеводина подворья, и кто-то указал им нужное строение.
Оно освещалось лишь лампадкой, что висела на трех цепочках перед темным образом в углу. Данила, вспомнив, подвел Желвака к свету и показал свою добычу.
– Гляди, что я там подобрал.
– Данила! Да это ж джерид! – спохватившись, Богдаш заговорил тише. – Помнишь, Тимофей толковал – тебе-де джид персидский надобен? У самого нет, а тебе, вишь, надобен. Ну вот – начало положено, один джерид имеется.
Данила честно забыл Тимофеев совет, и Богдаш напомнил.
– Вроде ножен, слева на пояс вешать, и туда три таких ножичка воткнуто, рядышком, а то и четыре, черенки наружу, лезвие спрятано. Выдергивать удобно и метать. Ножички – джериды, а все вместе – джид. Гляди ты, бирюза… Кто ж там, под башней, бирюзой-то разбрасывается?
– А кто его знает… – Данила задумался. – Вот ведь как ловко – по тайнику до подземной тюрьмы дошли… Может, и наш Кремль так же под землей весь норами изрыт?
– Ты джерид припрячь-то, – посоветовал Богдаш. – Еще два таких же сыщешь, да и ножны к ним – и будешь при оружии! Да и при каком!
Но Данила никак не мог успокоиться.
– Коли и у нас ход от Тайницкой башни начинается, то куда же он вести может? К государевым хоромам?
Вроде не первый год Данила жил в самом Кремле, однако очень редко называл его «нашим», хотя и оршанский свой дом тоже такого титула больше не удостаивал.
– Ходы давно, еще до поляков, понарыли, – отвечал Желвак. – Поди знай, где точно стояли те хоромы. И спать ложись! Сколько верст в седле отмахал, да потом коней обиходил, да девку осчастливил, и все тебе неймется – подземные норы подавай…
Но сам втайне был доволен – воспитанник вел себя именно так, как и следовало молодцу, тем более – государеву конюху.
Допросов Стенька не любил.
Как человек, изведавший батогов, он осознавал, что виска и кнут ката – еще куда страшнее. После батогов встряхнешься – да и пошел, а кнут твою же спину на ремни нарежет, а после виски не всякая бабка и руки вправит. По должности ему полагалось быть при пытке лишь в тех случаях, когда он сам был свидетелем и ставился на одну доску с возможным преступником. Всякий раз после такого дознания Стенька старался основательно напиться. А вот Деревнину приходилось видеть такое гораздо чаще. Вроде бы и мог привыкнуть, и, сдается, привык, и еще подбадривал ката, когда на дыбе висел ведомый вор или убийца.
Однако, увидев Деревнина, входящего в помещение Земского приказа, Стенька испугался – вид у старого подьячего был такой, словно он похоронил всю родню разом.
Деревнин молча подошел к своему месту, сел, поставив локти на стол, уперся лбом в ладони и сидел так довольно долго. Стенька тихонько подкрался и встал рядом, всем видом показывая готовность служить и проявлять рвение.
Деревнин