ощутив некое озарение повторил Тришка. – Ай эм. Эм ай. Гуд монинг, сэр.
– А ни хрена ж себе! – изумился косматый громила, что растопырился в дырке. – Это по-каковски?
– Хэллоу, – ответил ему Тришка. – Хау ду ю ду?
И на всякий случай добавил «сэр».
Мудрая мысль заполнила собой всю голову: пока говоришь по-английски, бить не будут.
Городские домовые произошли от деревенских, это всем известно. А вот причин, по которым они плохо ладят с родней, может быть несколько. Допустим, нос задрали. Или своим налаженным бытом зависть вызвали. Или еще что-то этакое произошло, о чем все уже давно позабыли.
Если бы они встречались более регулярно, что ли, то вражда бы обозначилась не только как тягостное чувство, но и словесно, прозвучали обвинения, тогда и разбираться было бы легче. Но беда в том, что они почти не встречаются – кто где поселился, тот там и обитает, иной домовой из своего дома за сто лет шагу не ступит. И деревенский кузен для него столь же реален, сколь пришельцы из космоса, которых он, затаясь в углу, смотрит по хозяйскому телевизору.
Таким вот образом Тришка знал изначально, что деревенские его заранее недолюбливают. И то, что старшие послали за Молчком наугад, на том основании, что молод и сложением крепок, ему сразу не понравилось. Но общество приговорило – изволь подчиняться.
Доподчинялся! Полетят сейчас клочки по закоулочкам…
Будь при нем мешок с продовольствием – мог бы поклониться городскими лакомствами, ублажить, расположить к себе. Но мешок-то – в подвале у батьки Досифея, а Тришка-то – здесь!
А где – здесь, и понять невозможно. Нора какая-то, ведет под дом, если все отступать да отступать – неизвестно, куда провалишься. Но как посмотришь на громилу, который, стоя вполоборота, отдает распоряжения незримым подчиненным, так ноги сами перебирать принимаются, унося от злодея подальше.
А злодей меж тем собирал против Тришки многочисленное войско. Были там Пров Иакинфович, Ефимий Тихонович, Игнашка, Никодимка, Маркушка, Тимошка и еще баба Анисья Гордеевна. Громила, надо думать, был здешний домовой дедушка, а прочие – кто дворовым, кто сарайным, кто – овинником (об овинах Тришка имел темное понятие, но слыхивал, что овинники мощны и мускулисты), кто – хлевником, кто – запечником.
Совсем бы погиб Тришка в этой норе, но за спиной услышал фырканье и тихое сопенье. Его обнюхивали!
Повернувшись, Тришка увидел огромную кошачью рожу.
Нора, куда его запихнули, была всего-навсего кошачьим лазом в погреб, вещь очень удобная, потому что кошка в деревне отнюдь не диванное украшение, а труженица, и разлеживаться в тепле ей не позволят: попила молочка, да и ступай-ка, матушка, мышей ловить.
Нельзя сказать, что Тришка так уж боялся кошек. Он сам при нужде перекидывался крепеньким дымчатым котиком, как дед выучил, но близкого знакомства с этими животными не имел. Хозяева четвероногих тварей не жаловали, так что Тришка их лишь издали видел. Но знал, с домовым дедушкой своего дома кошка ладит, если, конечно, ее выбирали дедушке под масть, а чужого