слово – да отступать некуда, вытянулся весь Алексаша, подбородок бритый выставил, грудь выкатил. Застыли оба на мгновенье – росту равного, грудь в грудь, глаза в глаза.
Немец отвечал на сей раз по-немецки, повелительно, и даже замахнулся на парня.
Тот ответил по-немецки же, и жаль – ни слова не понять.
Лефорт прервал его, высказал нечто краткое, но весомое, и попытался отстранить.
– Она же теперь не твоя, а государева! – возмутился, уже по-русски, Алексаша. – Проведает государь – камня на камне от вашей слободы не оставит!
Немец неожиданно и неудержно рассмеялся и сказал что-то такое, отчего защитник прав государевых лишь руками развел.
– Ну, давай уж, что ли, Франц Яковлевич…
– Больше так не делай, юноша, подслушивать под окошками – дурно, – с тем немец, порывшись в накладном кармане, достал нечто и передал парню из горсти в горсть.
– Как же теперь с Аннушкой быть? – пряча деньги, спросил Алексаша.
– Я ее уговорил, – отвечал Лефорт. – Погуляет, придет. Будет кротка и покорна, как боярышня.
С тем и удалился по темной улице, походочка – носками врозь, плечи гуляют, кабы не длинная шпага, торчащая из-под золотного кафтана, – вовсе шут гороховый.
– Ах, растудыть твою… – Алексаша витиевато выразился и присел на порог у полуоткрытой двери.
Только его тут Аленке и недоставало!
Она из закутка под лестницей видела широкие плечи парня, горой выложенные над макушкой кудри вороных накладных волос.
Вдруг он вскочил – похоже, услышал что-то. И пропал из поля зрения Аленки.
Надо было удирать.
Девушка метнулась к двери и увидела, что Алексаша не так уж далеко и ушел. Стоя посреди улицы, он выплясывал нечто непотребное – кланялся, отклячив зад и метя по пыльной земле рукой, да еще подпрыгивал при сем.
Выкрутасы свои он выделывал перед тремя всадниками. Они же не торопились сходить с коней, а наблюдали за ним, и лица их, скрытые широкими полями оперенных шляп, были недосягаемы для взгляда.
– Ну, полно, будет! – сказал один из них на чистом русском языке. – Ты, сокол ясный, не вчерашнего дня ли тут ищешь?
– Я по государеву делу, твое княжеское высочество! – с некоторой обидой отвечал Алексаша.
Всадник поднял голову и убедился, что окна во втором жилье темны.
– А где ж государь? Чай, и не ведает, что ты по его делу хлопочешь…
– На том берегу, во дворце, Борис Алексеич! – бодро отвечал Алексаша. – Крикнуть лодку?
– А я чаял его здесь найти. Не кричи… Мы с доктором Лаврентием криков сегодня понаслушались…
Князь Голицын повернулся к другому всаднику и сказал ему что-то по-немецки. Тот ответил и развел руками, как бы признавая в неком деле свое бессилие.
– Государь сговорился с Анной, что она первая сюда прибежит, он – за ней, – не слишком уверенно молвил Алексаша. – Я всё дозором обошел, чует мое сердце – неладно сегодня что-то…
– Ф-фу, в горле пересохло, – буркнул Голицын и, видно, сам же перевел свои