открытые у него глаза, врач бы вновь с полной уверенностью подтвердил свой прошлый диагноз. Однако открытые глаза, ясно выделявшиеся на исхудавшем желто-синем лице, говорили совершенно об обратном.
«В начале было СЛОВО!» Да, тысячу раз – да! В начале было слово! Только совершенно не то, о котором говорится в священных книгах! Я это слово прочувствовал каждой клеточкой своего организма!
– Б…ь! Б…ь! Живой! – сознание ко мне вернулось каким-то резким толчком: раз и все! – Я живой! А какого хрена темно-то? Черт! Темно как у негра в… Завалило, что ли? А-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а! – орать тянуло и дальше, но что-то у меня с ушами случилось, и ор мне слышался как-то странно.
Вокруг действительно было совершенно темно. И темнота была какая-то странная, чернильная, почти осязаемая. Казалось, вот протяни руку – и ты ее сможешь смело потрогать. Только трогать что-то ничего не хотелось.
«Вот же дерьмо! А… Глаза не открыл… – веки словно чужие, будто какой-то механизм, ждавший отдельного приказа, чтобы начать функционировать. – Что еще это такое?»
По глазам вдруг ударил нестерпимо яркий свет, заставляя негромко застонать от боли. «Свет! Б…ь, больно-то как! Неужели меня на небеса забросило?! Прямо из бункера Сталина на небеса… Бред! Черт, а это еще что за вскрик?! Похоже, тут кто-то еще есть…» Мне показалось, что я услышал какой-то женский возглас.
Чертовски хотелось разобраться, где я и что вокруг происходит. Так что я вновь попытался открыть глаза, только в этот раз, наученный горьким опытом, действовал гораздо медленнее. И тут же где-то на периферии зрения мелькнуло что-то белое, явно какая-то фигура, а следом послушался звук удалявшихся шагов. «Значит, я не ошибся, и тут кто-то был. Это хорошо, – с удовлетворением констатировал я. – Значит, крыша на месте».
Наконец глаза все же удалось открыть, и я смог более или менее оглядеться. «Помещение… Нет, комната, точнее палата». Действительно, я находился в комнате, до боли напоминающей больничную палату своими покрашенными тошнотворного цвета краской стенами, аскетичным убранством и, конечно, специфическим запахом чего-то едкого медицинского и мочи. «Точняк больница! Только… какая-то хреновая». Яркий свет, лившийся из окна, мне уже не мешал, и я с тяжелым чувством отмечал многочисленные огрехи – зеленоватое пятно мокнувшей стены в самом углу палаты, в нескольких местах отвалившуюся штукатурку, деревянный табурет, выглядевший сошедшим с экрана старинного кинофильма. «Вот тебе и реформа здравоохранения и, мать его, национальные проекты! Какие к черту томографы за миллионы долларов? Тут вон крыша течет и штукатурка сыпется… Черт, неужели в Самаре такая больница?! Город-миллионник, а палата похожа на пещеру! И, в конце концов, где все? Люди… Б…ь!»
К моему несказанному удивлению, мне не то что не удалось закричать, но и толком-то замычать. Я открывал рот, пытаясь позвать на помощь, но так и не мог издать ни звука. «Ни хрена себе съездил в Самару посмотреть бункер, мать его, Сталина…»
В этот момент со стороны коридора