игре, но этого уже не помнила.
Ей тогда удалось чудом – удивительным образом, потому как ее и из ребят никто не заметил и бабушка с мамой не заметили – добежать до бабушкиного дома, напиться воды, чуть поругаться с Сашкой и показать ему язык, налить в эмалированную с ярким оранжевым цветком кружку молока и не расплескав его донести до заброшенного домишки. Правда заросли крапивы все же забрали чуть ли не полкружки молока, но Нина все равно пребывала в некоем восторге и явном довольстве собою. А еще она предчувствовала всей душою зарождающуюся дружбу и от того откуда-то изнутри ей делалось тепло и меньше ощущалось, что вокруг невыносимо жарко и душно.
Только под вечер Нина выбралась из домишки и счастливая направилась к бабушкиному дому.
После большого счастья ее ждали слезы и разочарование.
Оказывается, игра в прятки (Нина об ней уже и не вспоминала вовсе) давно закончилась. И Нину стали искать не только друзья-товарищи, но и мама с бабушкой. Те жутко перепугались за Нину, тут же вспомнив про старый заброшенный колодец, про цыган, что наездами бывали в прошлом году в селе, про злую собаку дяди Семена и его не менее злую, маленького роста, жену Зою и даже, Нинина бабушка неожиданно вспомнила про змей, про гадюк, от которых остались только легенды и которые водились в селе в далеком начале двадцатого века.
– Вон она, Ниночка! – всплеснула руками соседка тетя Лиза.
– Нашлась, – тяжело, со свершившемся наконец томительным ожиданием благополучного исхода в голосе, выдохнул Лизин отец. Крепкого телосложения, достаточно бодрый мужчина, пару лет назад вышедший на пенсию.
Ниночка весело шла по тропинке к дому, ужасно голодная и счастливая, мотая рукой с кружкой из стороны в сторону. И случилась гроза… Не на небе, на земле.
Только Сашка, которого заметили уже после всех криков и разбирательств, тихо сидел в кустах сирени, сонно свесив голову. Сначала, когда только все началось, он тихонько, немножко плакал дома. Когда все ушли искать Нину, а он напридумывал себе страхов и сидел жалел всех – и пропавшую Нину, и родителей, и бабушку, и даже бабушкину козу Машку, потому что кто тогда, если не Ниночка будет ее гладить. А потом не выдержав духоты пустых стен выбежал на улицу и укрылся в сирени. С важным видом куры рядом расшвыривали землю и невольно составили Сашке компанию. А вскоре же и Ниночка нашлась. Сашка слышал, с каким усердием и уже неконтролируемыми эмоциями мама высказывала все Ниночке, ругала ее, выпытывала, где та была. А потом вдруг сама заплакала (правда достаточно быстро взяла себя в руки). А Сашка слышал всё и плакал теперь уже и сам не зная от чего. Он был непомерно счастлив, что Ниночка нашлась, очень расстроен, что мама ругалась, и безумно жалел Нину, бабушку и маму, что те плакали. Бабушка то не плакала, а все только что-то причитала себе под нос. Но Саше казалось, что плакали все и он в силу своей детской впечатлительности не мог не отставать. Он, бедняжка, просто разрывался от переполняющих его чувств.
– Ах, ты мой хорошенький, –