v Terezínském ghettě». «Здравоохранение в Терезинском гетто». – Самиздат. Подписывать или не светиться, – усмехнулся он и подарил меня той самой улыбкой, которую мне не удалось вылепить из глины, а из пластилина – вышло.
Доктор Шпрингер недолго размышлял над автографом.
– Держите, но только осторожно, чернила свежие!
«Милой Елене от автора. Во время дружеской беседы мы вспоминали прошлое, которое никак нельзя назвать приятным. Зато какой же приятной была наша встреча!»
Вечером доктор Шпрингер повез меня на какую-то другую остановку. С той, на которую я приехала, автобусы в Прагу уже не ходили. Он ловко вел машину вдоль вьющейся дороги, через горы и долины. Навстречу заходящему солнцу.
– У вас есть дети? – спросил меня доктор Шпрингер.
– Да, мальчик и девочка.
– Вы покупаете им пластилин?
– Да.
– Вот и я своей дочке, когда она была маленькой, покупал пластилин.
Я опешила. Когда с тобой говорят на чужом языке, иногда не понимаешь, что именно не понимаешь.
– Но она уже давно не лепит. Скоро ей исполнится восемнадцать. Я завел ее с чешской медсестрой, которая младше меня на целых двадцать два года. Я никогда никого не любил так, как эту девочку. А она холодна ко мне. Осуждает. За то, что я не ушел от Элишки к ее маме. Дело даже не только в том, что она незаконнорожденная, а в том, что вынуждена скрывать имя отца. В Румбурке меня все знают.
– А что Элишка?
– Она не знает. Она бы этого не перенесла. Пришлось мне устроить их в ГДР, это рядом, по ту сторону границы, дочка заканчивает престижную школу, а ее мать работает в госпитале… Все-таки жизнь – штука непонятная, наверное, после смерти ее можно было бы как-то осмыслить, подбить баланс…
Машина въехала в какой-то город, проехала по булыжной мостовой и остановилась.
– Автобус подан, – улыбнулся мне доктор Шпрингер, – бегите!
Я влетела в автобус, и он тотчас тронулся с места.
В автобусе было темно, но можно было включить лампочку в изголовье. На ту пору редкостный сервис. Чтение подслеповатого самиздата – мне достался в подарок плохо пропечатанный экземпляр – заняло всю дорогу до Праги.
«В каждом большом казарменном блоке на несколько тысяч заключенных был главврач, ему подчинялся весь медперсонал. В свою очередь все, вкупе с санитарной командой по уборке трупов и работниками центральной аптеки, подчинялись начальнику отдела здравоохранения.
Организация больницы была задачей нелегкой: ни коек, ни мебели, ни столов для осмотра и операций. В багаже новоприбывших были медицинские принадлежности и лекарства – болеутоляющие порошки, таблетки против сердечных, кожных и других заболеваний. Они стали нашим основным резервом…»
Про это Эрих рассказывал.
«…В апреле 1942 года мы открыли хирургическое отделение и отделение внутренних болезней. Затем были