что кожа такая сухая, ты не экономишь? Шрамирование-то вон какое значительное, да еще зима – мажь как следует, побольше, поняла?
Поняла. Чего тут не понять. Только денег нет, а мазь дорогая и кончилась месяц назад. Мишка мазала детским кремом, но он совсем ерундовый. Шрамы сохли и чесались.
Невролог что-то слишком внимательно посмотрела на Мишку и вроде бы даже поморщилась – а может, это лишь показалось, потому что в карте она написала: «здорова» и пришлепнула синей маленькой печатью. Во время этих походов в поликлинику приходилось разговаривать с одноклассниками, занимать очередь, что-то отвечать, и Мишка из-за своей невидимой стены разглядывала их как впервые. Все какие-то дерганые, суетливые, болтливые, бледные. Ну да, конец зимы, ресурсы на исходе. Наверно, невролог через одного на них морщилась, как на Мишку. Или даже чаще. Ох, ну ведь не хочется, совсем не хочется быть одной из тех, на которых доктор морщится, мол, не нервная система, а рваная тряпка? Мол, подросток – это уже диагноз?
Проходившие мимо их шумной кучи по тесному белому коридору мамочки с детьми подтаскивали малышей к себе поближе или вовсе подхватывали на руки и ускоряли шаг. Хотя мальчишкам и девчонкам не было до этих мамаш никакого дела, будто они жили в параллельном мире. Мишка поглядывала на малышей – мамашам, наверно, трудно представить, что из их нежных колобков лет через десять получатся вот такие же костлявые, ростом под потолок, прыщавые парнишки или грудастые девчонки, половину из которых легко можно принять за молодых мамаш. Среди одноклассников были и запоздавшие, вот как сама Мишка: подростки, но еще ближе к детям, чем ко взрослым, легкие, грациозные; смотреть приятнее. Но и их час придет и природа возьмет свое: у парнишек развернутся плечи, огрубеют лица; у девчонок отрастут по везде лишние, биологически привлекательные килограммы. Мишку слегка затошнило, и она скорей схватилась за волшебный браслет: ничего со взрослением не поделать, а оттягивать неизбежное – как? Как остаться навсегда легкой девчонкой? Перестать есть, как психопатки-анорексички? Да она и так мало ест, если меньше – голова не будет работать… Тоска. А ведь как все хорошо шло до двенадцати лет: растешь, умнеешь, становишься ловкой и точной в каждом жесте – и вот на тебе… После ожога хуже дня, когда пришло первое «это дело», был только тот, когда умерла бабушка Дина, и Мишка выла весь день на крыльце от беспомощности, а люди проходили мимо… Ну, люди есть люди. Все, не надо вспоминать. Ни о чем. Надо думать вперед, а не в прошлое… Все равно все умрут. Она посмотрела на шумных одноклассников: интересно, а кто из них умрет первым? А кто останется последним? И можно ли это как-то предсказать?
Подходила ее очередь на диаскинтест, и она перешла к открытым дверям кабинета. Танька-фигуристка взглянула на нее сквозь свисающие на лицо немытые космы, как кикимора из водорослей:
– Тебе страшно? А мне страшно, ужас как страшно!
Мишка